Skip to main content

Quaestio Rossica

Followers

86

Following

108

Co-authors

24

Public Views

Quaestio Rossica is a peer-reviewed academic journal focusing on the study of Russia’s history, philology, and culture. The Journal aims to introduce new research approaches in the sphere of the Humanities and previously unknown sources, actualising traditional methods and creating new research concepts in the sphere of Russian studies. Except for academic articles, the Journal publishes reviews, historical surveys, discussions, and accounts of the past of the Humanities as a field.
The Journal is published quarterly. It accepts articles in Russian, English, German, and French. All articles are accompanied by detailed abstracts in English and in Russian.
Quaestio Rossica observes international standards; materials published in the Journal are indexed in the Russian Science Citation Index, Web of Science (Arts and Humanities Citation Index), and Scopus as well as other important international databases.
A full-text version of the Journal is available for free on the website of the Journal (qr.urfu.ru), the electronic archive of Ural Federal University, and on the platform of the Russian Universal Scientific Electronic Library (RSCI).

Editor-in-Chief: Prof. Larisa Soboleva (Russia)
Deputy Chief Editor: Prof. Dmitry Redin (Russia)
Executive Editor: Prof. Dmitry Timofeev (Russia)
Reviews Section Editor: Dr Dmitry Spiridonov (Russia)
Translation Editors: Dr Tatiana Kuznetsova (Russia), James White (Russia), Malcolm Spencer (Russia)
Executive Secretary Associate: Prof. Alexey Antoshin (Russia)
Technical Secretary: Alexey Popovich (Russia)
Address: qr.urfu.ru

less

Ural Branch of Russian Academy of Sciences

Tatiana Oparina

Russian State University for the Humanities

Kyiv School of Economics

Dmitri Polonski

The Institute of Slavic Studies

Chelyabinsk State University

Novosibirsk State University

Tatiana Oparina

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana

Saint-Petersburg State University

Université Paris 7- Diderot

Uploads

Vol. 8. 2020. № 2 by Quaestio Rossica

Zapariy Yu., Antoshin A. Strategies and Instruments of Russian Politics: History and Contemporaneity // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 341–352.

by Quaestio Rossica, Yulia Zapariy, and Антошин Алексей

Quaestio Rossica, 2020

Vox redactoris (Vol. 8. 2020. No. 2)

Braithwaite R. Do History Lessons Ever Pay off? A Diplomat’s Memoir // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 355–366.

Quaestio Rossica, 2020

Sir Rodric Braithwaite was educated at Christ’s College, University of Cambridge, from where he w... more Sir Rodric Braithwaite was educated at Christ’s College, University of Cambridge, from where he went to serve in HM Diplomatic Service, having worked in Jakarta, Moscow, Washington, Warsaw, Rome, and Brussels, where he was a member of the British delegation to the European Community. From 1988 to 1992, Sir Rodric served as HM Ambassador in the Soviet Union during the decisive years of the Perestroika and the first British ambassador in Russia. Subsequently, he was appointed foreign policy adviser to the Prime Minister in the second John Major ministry and chaired the UK Joint Intelligence Committee between 1992 and 1993. He was appointed Knight Grand Cross of the Order of St Michael and St George (GCMG) in 1994. As a career diplomat, Sir Rodric gained decades of insight into the troubled relations between Russia and West, having taken part in numerous negotiations on arms control. His affinity with the decision-making circles in both Russia and Britain alongside with the mastery of the Russian language allow him to skillfully dissect the underlying causes of ups-and-downs in Moscow’s relationship with the West, employing the works of both English- and Russian-speaking analysts. Among his recent books are Across the Moscow River (2002), Moscow 1941: A City and Its People at War (2006), Afgantsy: The Russians in Afghanistan, 1979–1989 (2012), Armageddon and Paranoia: The Nuclear Confrontation (2017). In this essay, Sir Rodric reminisces of the years spent as a diplomat and provides his view on the usefulness and applicability of historical lessons while devising a foreign policy course.

Представлено эссе сэра Родрика Брейтвейта, выпускника Колледжа Христа Кембриджского университета. После завершения учебы он поступил на службу в Министерство иностранных дел Великобритании и занимал дипломатические посты в таких городах, как Джакарта, Москва, Вашингтон, Варшава, Рим и Брюссель; в последнем он работал в качестве члена британской делегации в Европейском сообществе. В 1988–1992 гг. сэр Родрик был послом Великобритании в СССР в ходе решающих лет перестройки и впоследствии стал первым британским послом в Российской Федерации, позднее был назначен советником премьер-министра по внешней политике во втором кабинете Джона Мейджора, в 1992–1993 гг. возглавлял Объединенный разведывательный комитет Великобритании. В 1994 г. был титулован рыцарем Большого Креста ордена Святых Михаила и Георгия. Будучи ветераном дипломатической службы, сэр Родрик в течение многих десятилетий был близко знаком с основными вопросами непростых отношений между Россией и Западом, в том числе принимал участие в многочисленных переговорах по контролю над вооружениями. Его контакты в политическом истеблишменте как России, так и Великобритании, а также владение русским языком позволяют ему точно анализировать причины взлетов и падений в отношениях Москвы с западными соседями, привлекая работы англо- и русскоязычных аналитиков. В числе его недавних работ – Across the Moscow River (2002), Moscow 1941: A City and Its People at War (2006), Afgantsy: The Russians in Afghanistan, 1979–1989 (2012), Armageddon and Paranoia: The Nuclear Confrontation (2017). В настоящем эссе сэр Родрик проводит обзор своей дипломатической практики и рассуждает о пользе и применимости исторических примеров во внешней политике.

Sushentsov A. Russia’s Foreign Policy and Strategic Culture: A Dialogue with William Wohlforth about the Research Paradigm // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 369–381. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article contains a talk between Andrey Sushentsov, head of the MGIMO University Institute fo... more This article contains a talk between Andrey Sushentsov, head of the MGIMO University Institute for International Studies and Professor William Wohlforth, a leading American international relations theorist and one of the founders of neoclassical realism. Having received his PhD in Yale, Wohlforth began his career as a specialist on Russia. One of his key works is the study of the driving forces behind the foreign policy of early USSR. His studies have also focused on the issue of the global balance of power and superpower dynamics. Overall, Wohlforth has authored or edited nine books and some 60 articles or chapters on a wide range of topics from US foreign policy strategy to the Cold War. Thus, the changes in Russian foreign policy and its global influence have always remained in the focus of Wohlforth’s attention. Wohlforth is currently a member of the Department of Government at Dartmouth College, mainly teaching and researching international security and foreign policy issues. Since 2018, he has been in charge of the Laboratory of International Trends Analysis at MGIMO which carries out applied research in the field of international issues. The talk considers issues concerning the strategic culture of Russian policy, focusing on the biographic and academic foundations of the scholar’s interest in Russia, and his collaboration with Russian specialists.

Представлена беседа директора Института международных исследований МГИМО Университета Андрея Сушенцова и ведущего американского теоретика-международника, одного из основателей школы неоклассического реализма профессора Уильяма Уолфорта. Защитив диссертацию в Йеле, путь в науке Уолфорт начинал как специалист по России, а одной из его ключевых работ стало исследование движущих сил внешней политики раннего СССР. В его работах также затрагивались вопросы глобального баланса сил и динамики отношений между сверхдержавами. Профессор Уолфорт является автором или редактором девяти книг и порядка 60 статей или глав, посвященных широкому кругу вопросов – от внешнеполитической стратегии США до политики эпохи холодной войны. Изменения в российской внешней политике и степени влияния России на мировой арене неизменно оставались в фокусе внимания Уолфорта. С 2018 г. профессор Уолфорт руководит Лабораторией анализа международных процессов в МГИМО, где реализуются прикладные исследования международных проблем. В беседе затрагиваются вопросы стратегической культуры российской политики, раскрываются биографические и научные основы интереса американского иследователя к России, его взаимодействие с российскими специалистами.

Khristoforov V., Guseva Yu. Soviet Military Strategy in Afghanistan: Errors in Planning and Public Condemnation // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 382–398. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Referring to archival materials and historiography, the authors of this article examine the circu... more Referring to archival materials and historiography, the authors of this article examine the circumstances behind the development of principles regulating the presence of a limited contingent of Soviet troops in Afghanistan (1979–1989), its nature, and scope. It is concluded that Soviet military strategy in Afghanistan initially set itself limited goals and assumed limited obligations. It also used a narrow set of expert assessments, mainly those that fitted into the usual picture of a “cold” confrontation and the established paternalistic model of interaction with countries in the zone of the USSR’s ideological and political influence. The study shows that the Soviet state machine was largely focused on solving geopolitical problems, and the militarist directions of defence and law enforcement agencies and provided society with very limited information. The long-term consequences of the Afghanistan policy (especially internal and economic) at the time of the decision to send troops were practically not calculated, since the initial strategy was aimed at appeasing Afghanistan with the help of limited forces without active military operations. The contradictions between the geopolitical thinking of the Soviet leadership and the peculiarities of the Afghanistan military campaign, which did not fit into the expected strategy of full-scale military operations but at the same time immediately went beyond the “limited” impact, gives contemporaries a reason to deny the victory or defeat of the Soviet troops, but does not give them an opportunity to doubt the reality of hostilities and their negative impact on the relationship between the Soviet state and society.

На основании архивных материалов и актуальной историографии рассматриваются обстоятельства выработки принципов присутствия ограниченного контингента советских войск в Афганистане (1979–1989 гг.), его характер и масштабы. Делается вывод о том, что советская «афганская» военная стратегия изначально ставила перед собой ограниченные цели и брала на себя ограниченные обязательства, использовала узкий набор экспертных оценок, преимущественно тех, которые вписывались в привычную картину «холодного» противостояния, в устоявшуюся патерналистскую модель взаимодействия со странами, находившимися в зоне идейно-политического влияния СССР. Исследование показывает, что советская государственная машина во многом ориентировалась на решение геополитических задач и милитаристские установки силовых ведомств и давала обществу лимитированный объем информации о происходящем. Долгосрочные последствия «афганской» политики (особенно внутриполитического, экономического характера) в момент принятия решения о вводе войск практически не просчитывались, так как первоначальная стратегия была ориентирована на успокоение Афганистана малыми силами без активных боевых действий. Противоречия между геополитическим мышлением советского руководства и специфичностью афганской военной кампании, которая не вписывалась в ожидаемую стратегию полномасштабных боевых действий, но при этом сразу вышла за рамки «ограниченного» воздействия, дают основания современникам отрицать факт победы или поражения советских войск, но не дают возможностей сомневаться в реальности боевых действий и их негативном влиянии на взаимоотношения Советского государства и общества.

Safranchuk I., Kazantsev A., Makhmudov R. Patriotic Interpretation in the Retrospective Assessment of the War in Afghanistan // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 399–414. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article refers to memoirs of high-ranking participants and witnesses of the war in Afghanist... more This article refers to memoirs of high-ranking participants and witnesses of the war in Afghanistan (1979–1989) published in the 1990s: it singles out two departmental interpretations of the war by military and intelligence veterans and examines their influence on the study of the history of the war. The article takes an unprecedented look at important transformation in interpretations at the turn of the century. The authors provide a holistic picture which they define as a patriotic perspective and describe its elements. Also, the article demonstrates the main peculiarity of its formation and support, i. e. the use of interpretations of current international events to justify a positive assessment of the war in Afghanistan. The authors conclude that the formation of the patriotic perspective diminished the objectivity of knowledge about the war in Afghanistan and is probably going to further impede access to it. Together with this, the patriotic perspective has made it possible for the war veterans to complete their withdrawal from the war as they have given up disputes about the character of the war which endured from its start.

В статье на базе воспоминаний высокопоставленных участников и свидетелей Афганской войны, опубликованных в 1990-х гг., выделяются две ведомственные интерпретации Афганской войны (1979–1989) – военных и внешней разведки КГБ – и рассматривается их влияние на изучение истории этой войны. Впервые описывается важная трансформация интерпретаций на рубеже веков, которые были сведены в общую новую картину (авторы определяют ее как патриотическую). Приводятся основные элементы патриотической интерпретации. Показывается главная особенность ее формирования и поддержания: использование трактовок текущих международных событий для обоснования положительной оценки Афганской войны. Делается вывод, что в том виде, как это произошло, формирование патриотической интерпретации стало отдалением от объективного знания об Афганской войне и, возможно, будет затруднять дальнейшее продвижение к нему. Одновременно патриотическая интерпретация помогла завершить выход из войны в широком смысле слова для самих ее ветеранов, которые оставили принципиальные споры о ее характере, тянущиеся с самой войны.

Sushentsov A., Neklyudov N. Protracted Conflicts in Afghanistan and Chechnya: American Perspectives on Russian Experience // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 415–427.

Quaestio Rossica, 2020

Since the early 1980s, American scholarly and analytical literature has discussed the effectivene... more Since the early 1980s, American scholarly and analytical literature has discussed the effectiveness of Soviet, and subsequently Russian, management of low-intensity conflicts. Though both the Soviet and Russian experience has been examined from many perspectives, including the military, economic, social and political, the American academic community does not tend to deem such an approach relevant and useful in terms of understanding US foreign policy. This disjoint is even harder to understand given the fact that the American military faced the same problems in Afghanistan and Iraq as the Soviet army experienced in Afghanistan (1979–1989), and Russian forces experienced during the First Chechen War (1994–1996). The greatest perplexity for American authors was the ability of Soviet and Russian leaders to recreate a power hierarchy on the ground while relying on their former adversaries – the Afghan Mujahideen and Chechen separatists. According to American intellectual discourse, reliance on a former enemy cannot be considered, by definition, during post-conflict state-building. Since the condition of the Russian conflict settlement model was pragmatism that is opposite to normative approach of the American policies in conflicts, this experience was not in demand in American foreign policy practice. The number of works by American scholars that include the comparison between the Soviet/Russian and the US campaigns is significantly smaller than the number of papers focusing on Soviet and Russian conduct, let alone their experience of nation-building. The aim of this study is to analyse American academic discourse about the Soviet/Russian experience of conducting low intensity conflicts. In the first part, the authors analyse the key mistakes of the Russian leadership during the campaigns, according to the estimates given by American researchers; the second part examines Russian strategy and its conflict settlement drawing comparison with the American experience. The authors conclude that US adaptation on the basis of Russian experiences in Afghanistan and Chechnya has proved impossible due to normative imperatives dominating American academic papers and policies. These imperatives bind the conflict resolution with the level of sophistication of a given country’s institutions. Perhaps, the vice versa claim could have grounds, yet it exceeds the limits of this study.

Предметом исследования является анализ американской академической мысли об опыте СССР и России в конфликтах низкой интенсивности, который изучается в американской научной и аналитической литературе с начала 1980-х гг. Хотя опыт рассмотрен с множества исследовательских ракурсов – военного, экономического, социального и политического – он получил в американском научно-исследовательском сообществе оценку как нерелевантный и оказался невостребованным во внешнеполитической практике США. Это усугубляется тем, что американские вооруженные силы столкнулись с теми же проблемами в Афганистане и Ираке, что Советский Союз в Афганистане (1979–1989) и Россия в Чечне (1994–1996). Наибольшее недоумение американских авторов вызывала способность советских и российских руководителей воссоздавать властную иерархию на месте при опоре на своих бывших оппонентов – афганских моджахедов и чеченских сепаратистов. С точки зрения американского интеллектуального дискурса, российский подход по вовлечению в сотрудничество бывшего врага, основанный на комбинации силового давления и системы компромиссов, не является постконфликтным урегулированием. Вследствие того, что условием российской модели урегулирования был прагматизм, отрицающий классический для американской политики нормативно-ценностный подход, этот опыт оказался не востребован в американской внешнеполитической практике. Количество работ американских ученых, проводящих параллели между кампаниями СССР/России и США, существенно меньше количества их работ, изучающих сугубо советскую/российскую модели ведения войн и постконфликтного урегулирования. В первой части статьи исследуются американские представления о ключевых ошибках советского/российского руководства в военных кампаниях, во второй сравниваются российская стратегия и методы урегулирования конфликтов с американским опытом. Авторы приходят к выводу, что адаптация Соединенными Штатами российского опыта постконфликтного урегулирования в Афганистане и Чечне оказалась невозможна из-за доминирования в академических исследованиях и политической практике нормативных установок, увязывающих урегулирование конфликта с уровнем развития политических институтов.

Nikitin A., Bolgova I., Nikitina Yu. Activities of Non-Governmental Organisations Aimed at Conflict Settlement in Post-Soviet States // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 428–441. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yulia Nikitina

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses the peace-making activities of Soviet/Russian nongovernmental public organi... more This article analyses the peace-making activities of Soviet/Russian nongovernmental public organisations (NGOs) with reference to the Federation for Peace and Conciliation, the successor of the Soviet Peace Committee. NGOs were formed at the initiative of the state and party organs of the Soviet system but were transformed into independent NGOs after the collapse of the USSR with their own active strategy of assistance in conflict resolution. This study is based upon unique archive materials and the personal experience of one of the authors, who used to work for such organisations. The study focuses on the ethnopolitical conflicts which took place between the collapse of the USSR and the mid‑1990s. There is a widespread opinion in academic literature that so-called non-governmental organisations set up by the government do not have their own identity, especially during social crises, and passively follow the government’s political line. However, the study of their activities demonstrates that during the first years after the dissolution of the Soviet Union, these organisations initiated a significant number of practical and political projects with the participation of high-ranked representatives of the governments, parliaments, and political parties of both post-Soviet and foreign states and international organisations, including the UN, OSCE, NATO, CIS, etc. This, in turn, played a role as a substantial supplement to classical interstate diplomacy and practically promoted the settlement of certain ethnopolitical conflicts. The archive materials analysed prove that in the early post-Soviet period, a certain inversion in the direction of political and ideological impulses took place, and a number of non-governmental organisations that used to transmit the interests of the Communist Party and state organs to the international environment were able to create new international projects and consultations in the form of “track one-and-a-half” diplomacy, i. e. the informal interaction of officials in the capacity of unofficial experts. And in such cases, it was NGOs which shaped the agenda and transmitted public interests to the state structures of Russia and the CIS states, mediating between fighting sides and amongst representatives of various states, practically assisting the settlement of ethnopolitical conflicts.

Анализируется миротворческая деятельность советских/российских неправительственных общественных организаций (НПО) на примере Федерации мира и согласия, возникшей на основе Советского комитета защиты мира. Будучи сформированными по инициативе государственных и партийных органов, после распада СССР они трансформировались в независимые НПО с собственной активной стратегией содействия урегулированию конфликтов. Привлечены уникальные архивные материалы, а также использован личный опыт одного из соавторов, работавшего в упомянутых организациях. Исследование фокусируется на этнополитических конфликтах периода накануне распада СССР и до середины 1990-х гг. В научной литературе доминирует представление, что организованные государством НПО не имеют собственной субъектности, особенно в период кризисов, и лишь пассивно проводят навязываемую им государством политическую линию. Однако изучение практики их деятельности показывает, что в первые годы после распада СССР данные общественные объединения организовали значительное количество практических и политических мероприятий с участием высокопоставленных представителей правительств, парламентов, политических партий как постсоветских государств, так и зарубежных государств и международных организаций, включая ООН, ОБСЕ, НАТО, СНГ, что служило существенным дополнением к классической межгосударственной дипломатии и практически способствовало процессу урегулирования ряда этнополитических конфликтов. Архивные материалы доказывают, что в ранний постсоветский период постепенно произошла инверсия направленности политических и идеологических импульсов, и ряд НПО, ранее транслировавших в международную среду интересы советских государственных и партийных органов, сумели создать новые формы международных мероприятий и консультаций в формате так называемого «полуторного трека» (неформального взаимодействия официальных лиц в неофициальном экспертном качестве), в которых уже они формировали повестку дня и транслировали в адрес госорганов России и стран СНГ общественные интересы, стали посредниками для конфликтующих сторон и представителей разных государств, содействуя урегулированию этнополитических конфликтов.

Lyamzin A. The Invisible Burden of the Vietnam War: From the Memoirs of a Soviet Officer // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 442–454. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article publishes and analyses an interview with Lieutenant Colonel V. V. Skoryak, a Soviet ... more This article publishes and analyses an interview with Lieutenant Colonel V. V. Skoryak, a Soviet military specialist who took part in the Vietnam War for eleven months in 1970. The interview describes little-known facts about military advisers’ stay in the country, when they mostly stayed far away from the frontline and dealt with the preparation and maintenance of the S‑75 high-altitude air defence systems. Special attention is paid to the everyday life of the advisers and their legal status, which helps reveal new aspects of the “everyday history” of war. Skoryak speaks about the ideological, moral, and psychological preparedness of the Soviet people to fulfil their “international duty”, which, according to him, was internally motivated. He also analyses post-traumatic syndromes in Soviet military men: it was especially frequent and profound in the early stages of the conflict. Additionally, the interview contains information about the medical care provided to the participants of the conflict and the consequences for their health. It puts forward some ideas about how the chemical weapons used by the Americans affected the human reproductive system. The interview provides an emotional assessment of the war and their place in the biography of a Soviet officer.

Публикуется и кратко анализируется интервью подполковника В. В. Скоряка, советского военного специалиста, принимавшего участие в ходе войны во Вьетнаме в течение 11 месяцев 1970 г. В нем рассказывается о малоизвестных страницах пребывания военных советников в стране в то время, когда они в основном находились в отдалении от линии фронта и занимались подготовкой и обслуживанием зенитно-ракетных комплексов С‑75. Большое внимание уделяется бытовой, житейской стороне пребывания советников, их правовому статусу, что открывает новые грани «обыденной истории» войны. В. В. Скоряк, рассказывая об идейной и морально-психологической готовности советских людей к выполнению «интернационального долга», которая, по его убеждению, была внутренне мотивирована, останавливается на анализе посттравматического синдрома у советских военнослужащих. Особенно часто и глубоко он проявлялся на начальном этапе военных столкновений. Также актор раскрывает информацию о медицинском обслуживании участников военного конфликта, его последствиях для здоровья, высказывая предположения о влиянии применявшихся там американскими военными химических веществ на репродуктивную функцию организма. В интервью дана эмоциональная оценка произошедших событий и их места в биографии советского офицера.

Aksenov V. Lenin’s Images in Visual Satire and the Collapse of Anti-Bolshevik Propaganda // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 455–472. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Vladislav Aksenov

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses anti-Leninist visual propaganda and examines the reasons for its low effect... more This article analyses anti-Leninist visual propaganda and examines the reasons for its low effectiveness. The author studies the morphological structure of Lenin’s images as an internal and external enemy, “the other”: a German spy, Judas, Hun, anarchist, or a member of the Black Hundreds. It is demonstrated that the sources of anti-Leninist images were visual political satire of the previous period and mass rumours. In some cases, anti-Leninist images were provoked by the radical statements and actions of Ulyanov himself. Anti-Leniniana was even beneficial to Bolsheviks: Lenin, previously unknown to the general public, became one of the most prominent political antagonists. Widespread public fears and premonitions were reflected in the images, which makes visual satire a mirror of the era. The low effectiveness of anti-Leninist propaganda can be explained by various factors, i. e. the use of propaganda stamps which most people had already gotten tired of during World War I; the inversion of images in the perceptions of different social strata; excessive stigmatisation of the Bolsheviks, who, as they approached October, began to be perceived as victims of the tired regime of A. F. Kerensky; and the counter-propaganda of the Bolsheviks themselves.

Анализируется антиленинская визуальная пропаганда и разбираются причины ее низкой эффективности. Исследуется морфологическая структура ленинских образов как внутреннего и внешнего врага, «чужого»: немецкого шпиона, Иуды, хама, гунна, анархиста, черносотенца. Показано, что источниками антиленинианы оказывались визуальная политическая сатира предшествующего периода и массовые слухи, а в ряде случаев антиленинские образы были спровоцированы радикальными заявлениями и действиями самого героя (В. И. Ульянова). Антилениниана оказывалась выгодна большевикам: неизвестный доселе широким слоям общества Ленин становился одним из самых заметных политиков-антагонистов. В создаваемых образах воплощались общественные страхи и предчувствия, что превращает визуальную сатиру в своеобразное зеркало эпохи. Низкая эффективность антиленинской пропаганды объясняется разными факторами: эксплуатацией уже надоевших обывателям за годы Первой мировой войны пропагандистских штампов; инверсивностью образов в восприятии различных социальных слоев населения; чрезмерной стигматизацией большевиков, которые по мере приближения к октябрю начинали восприниматься жертвой всем надоевшего режима А. Ф. Керенского; контрпропагандой самих большевиков.

Pechenkin I., Starostenko Yu., Vyazemtseva A. The Architect and the Revolution: Architectural Life in Russia in Times of Change // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 473–487. (In Russian)

by Quaestio Rossica and ILYA PECHENKIN

Quaestio Rossica, 2020

When describing the history of twentieth-century Russian architecture, it is common to separate (... more When describing the history of twentieth-century Russian architecture, it is common to separate (and even oppose) the pre-revolutionary decades and the early Soviet period of the 1920s. Thus, the revolutionary months of 1917 proper have been completely overlooked by researchers as unworthy and capable of shaking the existing historiographical model. Such an approach, dictated by ideological considerations, is no longer justified today and requires revision. The study of periodicals of the second half of the 1910s and archival materials, a great number of which have not been introduced into academic circulation, convince us that the years of the First World War and the revolution were marked by significant changes in the minds of architects. Many things which had previously seemed fundamental for the collective identity of architects became subject to problematisation, and aesthetic categories were replaced by political criteria in the professional press. The architectural process started to be described by its participants in terms of struggle, while the self-identification of members of the architectural corporation lay between the search for survival tactics and taking part in the transformation of the country’s inner life. The novelty of the data presented in this article is due to the virtual absence of special studies devoted to this extremely important period in twentieth-century Russian architectural history.

В истории российской архитектуры ХХ в. сложилась устойчивая традиция разделять и противопоставлять дореволюционные десятилетия и ранний советский период 1920-х гг. В результате революционные месяцы 1917 г. выпадали из поля зрения исследователей как не заслуживающие внимания и вызывающие сомнения в описанной историографической модели. Такой подход, продиктованный идеологическими соображениями, не является оправданным и требует пересмотра. Изучение периодики второй половины 1910-х гг., а также архивных материалов, существенная часть которых до сего времени не была введена в научный оборот, убеждают, что годы Первой мировой войны и революции были отмечены значительными сдвигами в сознании архитекторов. Проблематизации подверглись многие понятия, казавшиеся прежде фундаментальными для корпоративной идентичности зодчих, на смену преобладавшим в риторике профессиональных изданий эстетическим категориям пришли критерии политического рода. Архитектурный процесс стал описываться его участниками в терминах борьбы, а варианты самоидентификации для представителей архитектурного цеха в революционную эпоху простирались от поисков тактики выживания до решительного включения в работу по переустройству внутренней жизни страны. Новизна представленного в статье материала обусловлена практически полным отсутствием в историографии специальных исследований, посвященных этому короткому, но чрезвычайно важному для понимания судеб отечественной культуры начала ХХ в. периоду.

Rakov T. To Defeat Him by Quoting Lenin and Facts: Practices of the Political Cult in Discussions of the 1920s // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 488–502. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Статья посвящена анализу практик культа В. И. Ленина в ленинградской партийной организации РКП(... more Статья посвящена анализу практик культа В. И. Ленина в ленинградской партийной организации РКП(б) и его влиянию на внутрипартийные дискуссии. Для рассмотрения того, как обращение к ленинизму способствовало оформлению позиции ленинградских большевиков во главе с Г. Е. Зиновьевым, задействованы разнообразные источники: произведения руководителей партийной организации Ленинграда, брошюры Г. И. Сафарова и Г. Е. Евдокимова, протоколы районных партийных конференций и т. п. При работе с вышеперечисленными источниками автор резюмировал, что встречающиеся в партийной публицистике термины «завет», «наследство», «задача» символизируют набор действий и принципов, правильное исполнение или верность которым позволяли члену партии соответствовать верной политической линии. Для представителей ленинградской оппозиции это означало опору на бедные и средние слои деревни. Категория практики предполагает внимание не столько к функционированию цитат или клишированных фраз, сколько к тому содержанию, которое вкладывалось теми или иными партийными группами в цитирование работ В. И. Ленина. Термин «культ», которым, как правило, описывается почитание В. И. Ленина как вождя партии, не охватывает всей специфики этого процесса и не учитывает его продуктивную составляющую, при которой вследствие своей гетерогенности ленинизм позволял различным членам партии обращать внимание на разные аспекты ленинского наследия. Ленинградские большевики в ходе полемики вокруг вопросов, стоявших перед партией (политика в деревне, отношение к возможности построения социализма в одной стране и других), обращались к ленинизму как к легитимизирующему их политическую позицию спектру идей и как к инструменту выявления тех, кто, в отличие от ленинградцев, «уклонился» от правильной политической линии.

Kozitskaya Yu. Sabit Mukanov’s Poem about the Chelyuskintsy: An Original without a Translation and a Translation without an Author // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 503–518. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the topic of Soviet heroism as reflected in The Polar Bear (Rus. «Белый ме... more This article considers the topic of Soviet heroism as reflected in The Polar Bear (Rus. «Белый медведь») by the Kazakh poet Sabit Mukanov, a poem dedicated to the rescue of SS Chelyuskin wreck survivors. The poem came second in a competition of works about Chelyuskintsy held in 1934. After the competition results were announced, a Russian translation of the poem by Pavel Vyacheslavov was released. Of all the works presented at the competition, only the translation of Mukanov’s poem was published in the central press: excerpts appeared in the Novy Mir and 30 Dney magazines. The fact that a work by a representative of a national minority was published in Moscow magazines demonstrates the significance of the text for the entirety of Soviet discourse. This article discusses the translation features of the excerpt published in Novy Mir and analyses the structure of the original text. In addition to the obligatory components of Stalinist social realism, such as the glorification of Stalin and the heroism of the Soviet man, the poem contains elements that mark it as a text from a different cultural tradition, i. e. specific similes and Kazakh proverbs and sayings. The poem contains references to the works of Pushkin, Heine, and the Kazakh classic Abai Qunanbaiuly. Mukanov uses these references to demonstrate that he is familiar with the literary canon and is learning from the literary classics. Based on an analysis of the text, it can be concluded that it is the Moscow Kremlin, not the polar ice floe, which is at the centre of the rescue operation. Thus, the key topic of the poem is not the rescue of the Chelyuskintsy, but the glorification of the Soviet system under Stalin. An examination of differences between the original text and the translation makes it possible to understand what was directed at the Kazakh-speaking reader in the text – and therefore what disappeared in the translation. The Kazakh text contains many clarifying footnotes, including explanations of words by means of synonyms. It may be presumed that by incorporating new Soviet words into the Kazakh language, Mukanov acts as a transmitter of imperial ideology.

Задача статьи – проследить воплощение темы советского героизма в поэме казахского поэта Сабита Муканова «Белый медведь», посвященной спасению челюскинцев. Поэма заняла второе место на конкурсе произведений 1934 г. о челюскинцах. После подведения результатов конкурса появился русский перевод поэмы, выполненный Павлом Вячеславовым. Среди заявленных на конкурс произведений только перевод поэмы Муканова был опубликован в центральной печати: отрывки из него вошли в журналы «Новый мир» и «30 дней». Факт публикации произведения национального автора в московских журналах свидетельствует о важности текста для всего советского дискурса. В статье раскрываются особенности перевода той части поэмы, которая была опубликована в «Новом мире», дан анализ структуры текста национального автора. Помимо обязательных компонентов сталинского соцреализма – прославления Сталина и героизма советского человека – в поэме содержатся элементы, маркирующие произведение как текст инокультурной традиции: специфические сравнения, казахские пословицы и поговорки. В поэме есть отсылки к произведениям Пушкина, Гейне и казахского классика Абая Кунанбаева, посредством которых Муканов демонстрирует свое знакомство с литературным каноном и учится у литературных классиков. При анализе текста выявлено, что центром художественного текста является не спасательная операция с полярной льдины, а образ Московского Кремля и прославление советского строя под руководством Сталина. Выявление разницы оригинала и перевода поэмы позволяет понять, что в тексте было направлено на казахскоязычного читателя и поэтому исчезает в переводе. Казахский текст содержит большое количество сносок-пояснений, вплоть до объяснений слов с помощью синонимов. Можно заключить, что Муканов, вводя в казахский язык новые советские слова, выступает в роли транслятора имперской идеологии.

Lapidus R. The “Erotic” Tractor in the Soviet Cinema // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 519–535.

Quaestio Rossica, 2020

Between the 1930s and the 1960s, much emphasis was put in the Soviet Union on the technological d... more Between the 1930s and the 1960s, much emphasis was put in the Soviet Union on the technological development of the country. One of the latest wonders of technology was the tractor, which harvested crops efficiently and rapidly. This article is concerned with the Soviet cinematic representation of work with tractors as the most erotic characteristic of a man. A man attractive to women in Soviet cinema is not handsome but rather is someone proficient in operating a tractor. On the other hand, a man who does not know how to operate a tractor is represented as impotent and is ridiculed by female characters. Several romantic films were produced in which the relationship between the protagonists developed against a background of the use of a tractor. These films became iconic and classic: everyone saw them many times and knew their scripts by heart. Most of the films depict a young Soviet man and his path to the heart of his girlfriend, and some show the maturation of the young character and his transformation into a real man. These goals are achieved through his work as a tractor driver. Examples of this are films like The Rich Bride (romantic comedy, 1937), Tractor Drivers (romantic drama, 1939), Cossacks of the Kuban (romantic comedy, 1949), It Happened in Penkovo (romantic drama, 1957), and Knight’s Move (comedy, 1962). In all these films, work with tractors is represented as an integral part of the “machismo” of the Soviet man.

В Советском Союзе с 1930-х по 1960-е гг. большое внимание уделялось технологическому развитию страны. Одним из последних чудес техники того времени был трактор, работа на котором позволяла эффективно и быстро обрабатывать поля. Статья посвящена советскому пропагандистскому представлению работы на тракторе как самой эротической составляющей маскулинности в советском кино. Мужчина, привлекательный для женщин в советском кино, был не красавцем, а человеком, который умел управлять трактором. С другой стороны, если он не умел управлять трактором, он был представлен как импотент и подвергался осмеянию героями фильма, особенно женщинами. Был выпущен ряд романтических фильмов, в которых отношения между героями развивались в соответствии с умением мужчины управлять трактором. Они стали культовыми, классическими: все видели их много раз и знали их сценарии наизусть. Большинство фильмов изображало молодого советского героя и его путь к сердцу подруги, а некоторые показывали его возмужание и превращение в настоящего мужчину. Эти цели достигались благодаря работе героя на тракторе. Примерами таких кинокартин были «Богатая невеста» (романтическая комедия, 1937), «Трактористы» (романтическая драма, 1939), «Кубанские казаки» (романтическая комедия, 1949), «Дело было в Пенькове» (романтическая драма, 1957) и «Ход конем» (комедия, 1962). Во всех них умение управлять трактором представлялось как важнейшая характеристика советского мужчины.

Riabov O. The Red Machine: The Dehumanization of the Communist Enemy in American Cold War Cinema // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 536–550.

by Quaestio Rossica and Oleg Riabov

Quaestio Rossica, 2020

This article deals with the US Cold War cinematographic construction of the Soviet enemy. The res... more This article deals with the US Cold War cinematographic construction of the Soviet enemy. The researcher focuses on the means of dehumanising the communist enemy, external and internal, by equating it to a machine. The author applies Nick Haslam’s dual model of dehumanization (2006), according to which dehumanization is visible in two main forms: animalistic, by associating members of the out-group with animals, and mechanistic, by associating them with a soulless machine. The materials used consist of US films from the “Long Fifties”, in which Hollywood, equating the enemy to machines, developed three plots: the robotic existence of individuals in a totalitarian society; the transformation of Americans into zombies by communists by means of Soviet science; and the body snatching of Americans by an alien mind, an allegory of a future communist occupation of the USA. The article demonstrates that dehumanization was implemented by directly labeling the representatives of the communist world as robots and by attributing to them a lack of emotions, consciousness, will, individuality, initiative, warmth, love, friendship, creative abilities, and even the ability to smile. Such an image of the enemy implied a moral exclusion, treating them as an inanimate object unworthy of empathy, including in the event of their destruction. The author points out that the use of mechanistic dehumanization was very effective. Essentialization of the differences between “us” and “them” occurred: the symbolic border between them is presented as a boundary between living and nonliving. The image of mortal danger was created: the “Red Machine” is strong and merciless, it cannot be moved to pity, and so it is permissible to destroy it. This image contributed to the legitimation of power: the political opponents of the authorities are represented as internal enemies who are anxious to turn Americans into obedient executors of someone else’s will and to deprive them of humanity. At the same time, the machine also has weaknesses, and it is possible to defeat it: since it is devoid of human creativity, it is clearly inferior to the free human spirit embodied in America.

Исследуется проблема конструирования образа советского врага кинематографом США периода холодной войны. Предметом анализа становятся способы дегуманизации коммунизма, внешнего и внутреннего, с использованием его сравнения с машиной. В основе методологии лежит концепция Ника Хэслема, согласно которой дегуманизация аутгруппы как полное или частичное отрицание человечности осуществляется в двух формах: анималистской при помощи сравнения людей с животными и механицистской за счет их уподобления неодушевленным механизмам. Источниками исследования являются американские фильмы «долгих пятидесятых», в которых Голливуд разрабатывал три сюжета: роботоподобное существование индивидов в тоталитарном обществе; превращение коммунистами американцев в зомби при помощи советской науки; похищение тел американцев инопланетным разумом как аллегория захвата США коммунизмом. Дегуманизация осуществлялась через прямую маркировку представителей коммунистического мира как роботов или сравнение их с машиной, а также путем атрибутирования им отсутствия эмоций, воли, индивидуальности, инициативы, теплоты в человеческих отношениях, любви, дружбы, творческих способностей. Такое изображение врага влекло за собой отношение к нему как к неодушевленной вещи, исключение его из моральной системы, отсутствие эмпатии, в том числе в случае его уничтожения. Использование механистической дегуманизации позволяло реализовались функции, которые был призван выполнять образ врага. Происходит эссенциализация отличий «своих» от «чужих»: символическая граница между ними представлена как граница между живым и неживым. Создается образ смертельной опасности: «красная машина» сильна, ее невозможно разжалобить, поэтому допустимо ее уничтожать. Оппоненты власти представлены как внутренние враги, стремящиеся превратить американцев в исполнителей чужой воли и лишить их человечности. Но «машина» лишена творческих способностей, она уступает свободному человеческому духу, воплощением которого является Америка, поэтому ее возможно победить.

Soboleva L., Alekseev Ye. World-Famous Artist on Creative Freedom, Time, and Himself: The Last Conversation with Vitaly Volovich // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 553–572. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This conversation with Vitaly Volovich (3 August 1928 – 20 August 2018), a famous Ural artist, to... more This conversation with Vitaly Volovich (3 August 1928 – 20 August 2018), a famous Ural artist, took place on 18 May 2018, and turned out to be the last extended interview given by the artist. The interview was aimed at discussing the newly published Women and Monsters album of Volovich’s works, as the editorial board of Quaestio Rossica was planning to collect and publish more materials on this topic in Russian culture (Quaestio Rossica, Vol. 7, 2019, Issue 2). The interview, however, became much more expansive and interesting as Vitaly Volovich, with his phenomenal memory and unprecedented skill as a narrator, recalled many pages of his difficult life navigating Soviet bureaucratic censorship, which was only braved by those who truly understood and loved art. An epic picture of the dramatic ups and downs in the artist’s life unfolds in this interview; the reader finds the artist’s personal search for meaning and his opinions on art, the freedom of creativity, life in Sverdlovsk, his friends and adversaries, and his achievements and failures. Volovich was attracted by the theatrical: he loved the circus, the spirit of acting and the carnival. Knights and monsters, selfless heroes and criminals, beautiful women, clowns and beasts reign in his books and graphic works. These images, initially associated with literary fantasies, manifested the artist’s thoughts on modernity, on the difficult path of the country and national culture. The interview was conducted by Professor Larisa Soboleva, editor-in-chief of Quaestio Rossica, and art critic Yevgeny Alekseev.

Беседа с Виталием Воловичем (3 августа 1928 – 20 августа 2018 г.) состоялась 18 мая 2018 г., и это последнее интервью художника. Конкретной целью встречи было обсуждение альбома «Женщины и монстры», материалы по этой теме в русской культуре редколлегия планировала опубликовать в журнале (Quaestio Rossica, т. 7, 2019, № 2). Интервью получилось шире и интереснее: Виталий Волович, обладая феноменальной памятью и мастерством рассказчика, вспоминал страницы своей жизни в искусстве и советскую бюрократическую цензуру, помешать которой рисковали только понимающие и любящие искусство люди. Перед читателем разворачивается картина драматических перипетий в жизни художника: его искания и мнения не только об искусстве, но и о свободе творчества, жизни в Свердловске, друзьях и неприятелях, успехах и сложностях. Воловича привлекал мир театра, он любил цирк, дух лицедейства и карнавальности. Рыцари и монстры, беззаветные герои и преступники, прекрасные женщины, клоуны и чудовища царят в его книгах и станковой графике. Связанные изначально с литературными фантазиями, они по воле проницательного мастера отразили его размышления о современности, о нелегком пути страны и отечественной культуры. В разговоре участвовали главный редактор журнала профессор Лариса Соболева и искусствовед Евгений Алексеев.

Chubariyan A. “Difficult questions” of Russian History: Opinions and Forecasts // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 575–590.

Quaestio Rossica, 2020

This article deals with the professional discussion about the so-called “difficult questions” of ... more This article deals with the professional discussion about the so-called “difficult questions” of Russian history that involves historians and teachers in the now independent republics of the former Soviet Union and Eastern Block. Both academic publications and teaching books are used as primary sources for the study. In the first section, the author studies several problems connected with the origin of Russian statehood, the Varangian question, and civilizational characteristics of East Slavic nations. The second section is devoted to the Russian imperial past and especially to the discourse on colonialism, which is often used as an explanatory model for the imperial period by historians and textbook authors in some of the post-Soviet countries. The third section is concerned with the conception of the 1917 revolution. The author emphasizes the fact that the conception of a continuous revolutionary process (1917–1922) has yet to be accepted by Russian secondary schools. In this part, the author considers several other factors significant for understanding the revolutionary process including issues such as the origins of the First World War and the developmental level of the Russian Empire in the early twentieth century. In the fourth section, the article discusses the conception of the 1930s Soviet modernization along with negative opinions about the Soviet period given by scholars of different former Soviet republics. In the fifth section, the author briefly observes contemporary studies of culture and everyday life. It is concluded that the history of culture is not represented well in Russian school textbooks, and it is also found that the studies on everyday life are often lacking in depth. Discussing various “difficult questions” of Russian history, the author highlights controversial historical ideas and opinions, formulated in the post-Soviet countries during the last decades.

Предметом исследования является профессиональная дискуссия историков и преподавателей истории в странах бывшего Советского Союза и Восточного блока по так называемым «трудным вопросам» российской истории. Автор привлекает современные научные публикации, затрагивающие такие вопросы, и учебные издания. Статья состоит из пяти разделов, каждый из которых соответствует одному из «трудных вопросов». В первом рассматривается состояние исследований по проблеме образования древнерусского государства, варяжскому вопросу и цивилизационным особенностям восточнославянских народов. Второй раздел посвящен проблеме имперского прошлого России и колониальному дискурсу как новой объяснительной модели, применяемой к имперскому периоду историками и авторами учебников в некоторых странах бывшего СССР. В третьей части, касаясь революционных событий 1917 г., автор отмечает, что выдвинутая несколько лет назад концепция единого революционного процесса (1917–1922) до сих пор не закрепилась в российской школе. Кратко рассмотрены другие проблемы, важные для понимания истории революции: истоки Первой мировой войны и уровень развития Российской империи в начале XX в. В четвертой части обсуждается концепция советской модернизации 1930-х гг. и рассматриваются негативные оценки советского периода истории в бывших союзных республиках. В пятой части дан краткий обзор проблем, связанных с исследованием и репрезентацией истории повседневности и культуры. Сделан вывод, что история культуры недостаточно представлена в российских школьных учебниках, а исследования по истории повседневности нередко имеют поверхностный характер. Обсуждая различные «трудные вопросы» российской истории, автор указывает на противоречивые исторические гипотезы и мнения, сформировавшиеся в последние десятилетия на постсоветском пространстве.

Masnyk M. Between Berlin and Moscow: Polish Western Thought in the Twenty-Year Interwar Period // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 591–603.

by Quaestio Rossica and Marek Masnyk

Quaestio Rossica, 2020

This article is not primarily focused on presenting arguments and views held by Polish political ... more This article is not primarily focused on presenting arguments and views held by Polish political groups with reference to the territorial shape of the Polish state after the First World War. Instead, its aim is to draw attention to actions taken by these groups towards the defence of Polish western lands. One of the key problems of Poland’s foreign policy after 1918 was the question of relations with its neighbours, chiefly Germany and Russia (and the Soviet Union). For many years, the most serious problem faced by post-Versailles Europe was that of the Germans striving to revise the legal order, to break their political isolation, and return to the prestigious circle of world powers. Those endeavours threatened the security of Poland in a direct way. Defence of the Polish state and its territories on the western outskirts of the Second Republic lay at the heart of establishing socalled “Western thought” in the country. Related to Western Europe, this ideology played a significant role in shaping society’s views on, and attitudes towards, the most vital problems of the Polish nation and state.

Статья не столько является попыткой репрезентации споров и взглядов польских политических групп по вопросам национальной государственности после Первой мировой войны, сколько раскрывает действия по защите западных польских территорий как во внутренних, так и во внешних аспектах. Одной из ключевых проблем внешней политики Польши после 1918 г. был вопрос восстановления отношений с соседними государствами, в основном с Германией, а также с Россией (Советским Союзом). На протяжении многих лет самой серьезной проблемой, с которой столкнулась Европа после подписания Версальского мирного договора, была проблема отношений с Германией, стремившейся пересмотреть установленный договором правовой порядок, разорвать политическую изоляцию и вернуться в круг мировых держав. Эти стремления непосредственно угрожали безопасности Польши. Защита государственного суверенитета на западных приграничных территориях Второй Речи Посполитой лежала в основе зарождавшейся «западной мысли» («западной идеологии»), которая сыграла важную роль в формировании взглядов и отношения общества к наиболее насущным проблемам нации и государства.

Krausz T. Hungarian Troops in World War II: The Bitter Truth of Archival Documents and an Attempt at Revision // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 604–620. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses how Hungarian historiography reflects – like a drop of the ocean – a new na... more This article analyses how Hungarian historiography reflects – like a drop of the ocean – a new narrative in which the Great Patriotic War is being transformed into a myth. The pioneer of the new approach is Krisztián Ungváry. Following the spirit of the totalitarianism theorem, he equates the role played by Nazi Germany in World War II to that of the Soviet Union, thus equating one regime to the other. The theoretical basis and background of the new narrative were first provided by E. Nolte and T. Snyder. Ungváry and some other Hungarian historians keep distorting the role the Hungarian occupation army played in the genocide on Soviet territory. They falsify the history of the partisan war when they ignore the special annihilating character of the Nazi war in the east. Ungváry totally loses sight of the basic differences concerning the fate of German and Soviet POWs. This study tries to give some brief insights into the causes of this distorted approach. The publication is divided into two parts: in the first, the main issue is genocide, while the second pays more attention to falsification and the neglect of objective statistics.

В исследовании анализируется, как венгерская историография отражает – как капля океан – новую версию, в которой Великая Отечественная война превращается в миф. Пионером нового подхода является Кристиан Унгвари, который в духе теоремы тоталитаризма отождествляет роли, сыгранные нацистской Германией и Советским Союзом во Второй мировой войне, и тем самым уравнивает оба режима. Теоретические основы и предпосылки этой трактовки были предоставлены Э. Нольте, а в последнее время – Т. Снайдером. Унгвари и некоторые другие венгерские историки продолжают искажать роль венгерской оккупационной армии в геноциде на советской территории. Они также фальсифицируют историю партизанской войны, игнорируя особый, истребительный характер нацистской войны на Востоке. Унгвари полностью упускает из виду основные различия, касающиеся судьбы немецких и советских военнопленных. Автор исследования пытается дать краткое представление о причинах этого искаженного подхода. Публикация разделена на две части, в первой основная проблема – геноцид, во второй обращено больше внимания на приемы фальсификации и игнорирование объективной статистики.

Postnikova Ye., Volkova V. This Is My World: A Submariner’s Battlefield Diary // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 623–638. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yekaterina Postnikova

Quaestio Rossica, 2020

Battlefield diaries written by simple soldiers and seamen are unique, rare, and practically uncen... more Battlefield diaries written by simple soldiers and seamen are unique, rare, and practically uncensored sources of war anthropology. The authors combine the comparative historical method of literary criticism with source analysis, which enables them to consider the Great Patriotic War from the point of view of personal history and reveal the peculiarities of wartime ego-documents. The authors refer to the battlefield diary of G. I. Sennikov, a submariner of the Northern Fleet, written between 1943 and 1946. The diary combines the genres of a diary and an ego-document. The peculiarity of the text is the fact that it combines the functions of a battlefield diary (keeping the author’s memories, having a therapeutic effect, etc.) and those of the individualisation process which helps the author to construct and preserve their own personality (self-identification, self-expression, philosophical, analytical, and vicarious functions, etc.) in the extreme conditions of war (from Murmansk between 1943 and 1944 to Crimea between 1944 and 1946). The autobiographic narrative bears the typical features of a diary, reflecting the development of a young Red Army sailor, i. e. severe selfcriticism, the “other” individuality which the author painfully becomes aware of, a frank and quite often uncomplimentary analysis of situations related to sexual relations. Additionally, the diary reflects the crucial stages in the sailor’s personal growth. The author of the diary builds a world of his own and works out his own ethical code; also, he creates a life plan and sets goals for himself.

Фронтовые дневники непосредственных участников боев, особенно солдат и матросов, являются уникальными и практически неподцензурными источниками антропологии войны. Обращение автора к литературоведческому сравнительно-историческому методу в соединении с источниковедческим анализом позволяет увидеть события Великой Отечественной войны сквозь призму личной истории, выявить специфику эго-документов военных лет. Источник данной работы – дневниковые записи 1943–1946 г. матроса-подводника Северного флота Г. И. Сенникова – сочетает в себе жанр военного событийного дневника и эго-документа. Особенностью изучаемого текста является соединение функций фронтового дневника (сохранение памяти, психотерапевтический эффект и др.) со специфическими функциями процесса индивидуализации, подчиненного задаче построения и сохранения собственной личности (самоидентификацией, самовыражением, философско-аналитической и компенсаторной функциями и др.) в экстремальных условиях войны (от Мурманска 1943–1944 г. до Крыма 1944–1946 гг.). В тексте автобиографического нарратива проявляются характерные черты дневника, связанные со становлением личности молодого краснофлотца: жесткая самокритика; болезненно прочувствованная собственная «иная», «другая» индивидуальность, нетипичность; откровенный, иногда некомплиментарный анализ ситуаций, связанных с интимными отношениями; фиксация точек роста (взросления); создание собственного мира, «своего» пространства; выработка и фиксация собственного этического кодекса; построение программы жизни, задач на будущее.

Mokhov A., Shamanaev A., Kapsalykova K. They Arrived Completely Intact: The Evacuation of Chersonese Museum Collections to Sverdlovsk // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 639–651. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Anton Mokhov

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the emergency evacuation of the collections of the Chersonese Historical a... more This article considers the emergency evacuation of the collections of the Chersonese Historical and Archaeological Museum from Sevastopol to Sverdlovsk during the Great Patriotic War, between September and December 1941. The authors analyse some issues concerning the preparation and transportation of the museum collection and the interaction between state structures and cultural institutions in wartime conditions. The study is based on unpublished archival materials from the funds of the State Archive of Sverdlovsk Region and the Documentation Centre of Public Organisations of Sverdlovsk Region. The study of problems connected with saving cultural heritage during military conflicts is relevant considering the threat of local wars in the modern world. At present, military actions pose serious risks of the destruction, damage, and illicit transfer of museum exhibits. The authors employ the historical and anthropological approach, paying a great deal of attention to the historiography of the issue of cultural heritage preservation during the Great Patriotic War. The experience of evacuating heritage collections from the Chersonese Museum is both unique and typical. One hundred and eight crates of artifacts, books, and archival documents were sent from Sevastopol to Sverdlovsk, accompanied by a single employee of the museum, S. F. Strzelecki. Owing to his effort, the priceless collection was successfully delivered to the rear. Most problems faced during the emergency evacuation of the Chersonese collections related to the deficit of material resources, rapid changes in the situation at the front, inefficient interaction between the bodies of power, academic and cultural institutions, and deficiencies in the transportation system. The authors argue that during the early stages of the Great Patriotic War, the conditions in the military and cultural spheres posed a significant threat to the preservation of cultural heritage. There were no mobilisation plans for museums and the authorities failed to assess the real risks of wartime. Taking these factors into account should help diminish the threat of cultural heritage loss during military conflicts.

Статья посвящена проблеме организации эвакуации музейных культурных ценностей в период Великой Отечественной войны из Херсонесского историко-археологического музея в сентябре-декабре 1941 г. из Севастополя в Свердловск. Авторы анализируют вопросы подготовки и транспортировки музейного собрания, опыт взаимодействия государственных органов и учреждений культуры в условиях военного времени. Исследование основано на архивных материалах личного происхождения из фондов Государственного Архива Свердловской области и Центра документации общественных организаций Свердловской области. Обращение к проблеме спасения культурных ценностей в период военных конфликтов также обусловлено опасностью локальных современных войн, где создаются риски уничтожения, повреждения и незаконного перемещения музейных экспонатов. Использован историко-антропологический подход, много внимания уделено историографии проблемы сохранения культурного наследия в годы Великой Отечественной войны. Опыт эвакуации ценностей Херсонесского музея одновременно уникален и типичен. Из Севастополя в Свердловск были отправлены 108 ящиков артефактов, книг, архивных документов, которые сопровождал единственный сотрудник музея С. Ф. Стржелецкий. Благодаря его усилиям бесценный груз без потерь был доставлен в глубокий тыл. Большая часть проблем, сопровождавших эвакуацию херсонесских коллекций, проистекала из дефицита материальных ресурсов, быстрого изменения обстановки на фронте, плохой организации взаимодействия органов власти, учреждений науки и культуры, недостатков транспортного обеспечения. Авторы полагают, что в начальный период Великой Отечественной войны существенную угрозу сохранению музейных ценностей представляли условия, сложившиеся в сферах военной и культурной политики государства: отсутствие мобилизационных планов музейных учреждений, неправильная оценка рисков военного времени. Учет этих факторов должен способствовать снижению угроз утраты объектов культурного наследия в периоды военных конфликтов.

Zapariy Yu., Antoshin A. Strategies and Instruments of Russian Politics: History and Contemporaneity // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 341–352.

by Quaestio Rossica, Yulia Zapariy, and Антошин Алексей

Quaestio Rossica, 2020

Vox redactoris (Vol. 8. 2020. No. 2)

Braithwaite R. Do History Lessons Ever Pay off? A Diplomat’s Memoir // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 355–366.

Quaestio Rossica, 2020

Sir Rodric Braithwaite was educated at Christ’s College, University of Cambridge, from where he w... more Sir Rodric Braithwaite was educated at Christ’s College, University of Cambridge, from where he went to serve in HM Diplomatic Service, having worked in Jakarta, Moscow, Washington, Warsaw, Rome, and Brussels, where he was a member of the British delegation to the European Community. From 1988 to 1992, Sir Rodric served as HM Ambassador in the Soviet Union during the decisive years of the Perestroika and the first British ambassador in Russia. Subsequently, he was appointed foreign policy adviser to the Prime Minister in the second John Major ministry and chaired the UK Joint Intelligence Committee between 1992 and 1993. He was appointed Knight Grand Cross of the Order of St Michael and St George (GCMG) in 1994. As a career diplomat, Sir Rodric gained decades of insight into the troubled relations between Russia and West, having taken part in numerous negotiations on arms control. His affinity with the decision-making circles in both Russia and Britain alongside with the mastery of the Russian language allow him to skillfully dissect the underlying causes of ups-and-downs in Moscow’s relationship with the West, employing the works of both English- and Russian-speaking analysts. Among his recent books are Across the Moscow River (2002), Moscow 1941: A City and Its People at War (2006), Afgantsy: The Russians in Afghanistan, 1979–1989 (2012), Armageddon and Paranoia: The Nuclear Confrontation (2017). In this essay, Sir Rodric reminisces of the years spent as a diplomat and provides his view on the usefulness and applicability of historical lessons while devising a foreign policy course.

Представлено эссе сэра Родрика Брейтвейта, выпускника Колледжа Христа Кембриджского университета. После завершения учебы он поступил на службу в Министерство иностранных дел Великобритании и занимал дипломатические посты в таких городах, как Джакарта, Москва, Вашингтон, Варшава, Рим и Брюссель; в последнем он работал в качестве члена британской делегации в Европейском сообществе. В 1988–1992 гг. сэр Родрик был послом Великобритании в СССР в ходе решающих лет перестройки и впоследствии стал первым британским послом в Российской Федерации, позднее был назначен советником премьер-министра по внешней политике во втором кабинете Джона Мейджора, в 1992–1993 гг. возглавлял Объединенный разведывательный комитет Великобритании. В 1994 г. был титулован рыцарем Большого Креста ордена Святых Михаила и Георгия. Будучи ветераном дипломатической службы, сэр Родрик в течение многих десятилетий был близко знаком с основными вопросами непростых отношений между Россией и Западом, в том числе принимал участие в многочисленных переговорах по контролю над вооружениями. Его контакты в политическом истеблишменте как России, так и Великобритании, а также владение русским языком позволяют ему точно анализировать причины взлетов и падений в отношениях Москвы с западными соседями, привлекая работы англо- и русскоязычных аналитиков. В числе его недавних работ – Across the Moscow River (2002), Moscow 1941: A City and Its People at War (2006), Afgantsy: The Russians in Afghanistan, 1979–1989 (2012), Armageddon and Paranoia: The Nuclear Confrontation (2017). В настоящем эссе сэр Родрик проводит обзор своей дипломатической практики и рассуждает о пользе и применимости исторических примеров во внешней политике.

Sushentsov A. Russia’s Foreign Policy and Strategic Culture: A Dialogue with William Wohlforth about the Research Paradigm // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 369–381. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article contains a talk between Andrey Sushentsov, head of the MGIMO University Institute fo... more This article contains a talk between Andrey Sushentsov, head of the MGIMO University Institute for International Studies and Professor William Wohlforth, a leading American international relations theorist and one of the founders of neoclassical realism. Having received his PhD in Yale, Wohlforth began his career as a specialist on Russia. One of his key works is the study of the driving forces behind the foreign policy of early USSR. His studies have also focused on the issue of the global balance of power and superpower dynamics. Overall, Wohlforth has authored or edited nine books and some 60 articles or chapters on a wide range of topics from US foreign policy strategy to the Cold War. Thus, the changes in Russian foreign policy and its global influence have always remained in the focus of Wohlforth’s attention. Wohlforth is currently a member of the Department of Government at Dartmouth College, mainly teaching and researching international security and foreign policy issues. Since 2018, he has been in charge of the Laboratory of International Trends Analysis at MGIMO which carries out applied research in the field of international issues. The talk considers issues concerning the strategic culture of Russian policy, focusing on the biographic and academic foundations of the scholar’s interest in Russia, and his collaboration with Russian specialists.

Представлена беседа директора Института международных исследований МГИМО Университета Андрея Сушенцова и ведущего американского теоретика-международника, одного из основателей школы неоклассического реализма профессора Уильяма Уолфорта. Защитив диссертацию в Йеле, путь в науке Уолфорт начинал как специалист по России, а одной из его ключевых работ стало исследование движущих сил внешней политики раннего СССР. В его работах также затрагивались вопросы глобального баланса сил и динамики отношений между сверхдержавами. Профессор Уолфорт является автором или редактором девяти книг и порядка 60 статей или глав, посвященных широкому кругу вопросов – от внешнеполитической стратегии США до политики эпохи холодной войны. Изменения в российской внешней политике и степени влияния России на мировой арене неизменно оставались в фокусе внимания Уолфорта. С 2018 г. профессор Уолфорт руководит Лабораторией анализа международных процессов в МГИМО, где реализуются прикладные исследования международных проблем. В беседе затрагиваются вопросы стратегической культуры российской политики, раскрываются биографические и научные основы интереса американского иследователя к России, его взаимодействие с российскими специалистами.

Khristoforov V., Guseva Yu. Soviet Military Strategy in Afghanistan: Errors in Planning and Public Condemnation // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 382–398. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Referring to archival materials and historiography, the authors of this article examine the circu... more Referring to archival materials and historiography, the authors of this article examine the circumstances behind the development of principles regulating the presence of a limited contingent of Soviet troops in Afghanistan (1979–1989), its nature, and scope. It is concluded that Soviet military strategy in Afghanistan initially set itself limited goals and assumed limited obligations. It also used a narrow set of expert assessments, mainly those that fitted into the usual picture of a “cold” confrontation and the established paternalistic model of interaction with countries in the zone of the USSR’s ideological and political influence. The study shows that the Soviet state machine was largely focused on solving geopolitical problems, and the militarist directions of defence and law enforcement agencies and provided society with very limited information. The long-term consequences of the Afghanistan policy (especially internal and economic) at the time of the decision to send troops were practically not calculated, since the initial strategy was aimed at appeasing Afghanistan with the help of limited forces without active military operations. The contradictions between the geopolitical thinking of the Soviet leadership and the peculiarities of the Afghanistan military campaign, which did not fit into the expected strategy of full-scale military operations but at the same time immediately went beyond the “limited” impact, gives contemporaries a reason to deny the victory or defeat of the Soviet troops, but does not give them an opportunity to doubt the reality of hostilities and their negative impact on the relationship between the Soviet state and society.

На основании архивных материалов и актуальной историографии рассматриваются обстоятельства выработки принципов присутствия ограниченного контингента советских войск в Афганистане (1979–1989 гг.), его характер и масштабы. Делается вывод о том, что советская «афганская» военная стратегия изначально ставила перед собой ограниченные цели и брала на себя ограниченные обязательства, использовала узкий набор экспертных оценок, преимущественно тех, которые вписывались в привычную картину «холодного» противостояния, в устоявшуюся патерналистскую модель взаимодействия со странами, находившимися в зоне идейно-политического влияния СССР. Исследование показывает, что советская государственная машина во многом ориентировалась на решение геополитических задач и милитаристские установки силовых ведомств и давала обществу лимитированный объем информации о происходящем. Долгосрочные последствия «афганской» политики (особенно внутриполитического, экономического характера) в момент принятия решения о вводе войск практически не просчитывались, так как первоначальная стратегия была ориентирована на успокоение Афганистана малыми силами без активных боевых действий. Противоречия между геополитическим мышлением советского руководства и специфичностью афганской военной кампании, которая не вписывалась в ожидаемую стратегию полномасштабных боевых действий, но при этом сразу вышла за рамки «ограниченного» воздействия, дают основания современникам отрицать факт победы или поражения советских войск, но не дают возможностей сомневаться в реальности боевых действий и их негативном влиянии на взаимоотношения Советского государства и общества.

Safranchuk I., Kazantsev A., Makhmudov R. Patriotic Interpretation in the Retrospective Assessment of the War in Afghanistan // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 399–414. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article refers to memoirs of high-ranking participants and witnesses of the war in Afghanist... more This article refers to memoirs of high-ranking participants and witnesses of the war in Afghanistan (1979–1989) published in the 1990s: it singles out two departmental interpretations of the war by military and intelligence veterans and examines their influence on the study of the history of the war. The article takes an unprecedented look at important transformation in interpretations at the turn of the century. The authors provide a holistic picture which they define as a patriotic perspective and describe its elements. Also, the article demonstrates the main peculiarity of its formation and support, i. e. the use of interpretations of current international events to justify a positive assessment of the war in Afghanistan. The authors conclude that the formation of the patriotic perspective diminished the objectivity of knowledge about the war in Afghanistan and is probably going to further impede access to it. Together with this, the patriotic perspective has made it possible for the war veterans to complete their withdrawal from the war as they have given up disputes about the character of the war which endured from its start.

В статье на базе воспоминаний высокопоставленных участников и свидетелей Афганской войны, опубликованных в 1990-х гг., выделяются две ведомственные интерпретации Афганской войны (1979–1989) – военных и внешней разведки КГБ – и рассматривается их влияние на изучение истории этой войны. Впервые описывается важная трансформация интерпретаций на рубеже веков, которые были сведены в общую новую картину (авторы определяют ее как патриотическую). Приводятся основные элементы патриотической интерпретации. Показывается главная особенность ее формирования и поддержания: использование трактовок текущих международных событий для обоснования положительной оценки Афганской войны. Делается вывод, что в том виде, как это произошло, формирование патриотической интерпретации стало отдалением от объективного знания об Афганской войне и, возможно, будет затруднять дальнейшее продвижение к нему. Одновременно патриотическая интерпретация помогла завершить выход из войны в широком смысле слова для самих ее ветеранов, которые оставили принципиальные споры о ее характере, тянущиеся с самой войны.

Sushentsov A., Neklyudov N. Protracted Conflicts in Afghanistan and Chechnya: American Perspectives on Russian Experience // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 415–427.

Quaestio Rossica, 2020

Since the early 1980s, American scholarly and analytical literature has discussed the effectivene... more Since the early 1980s, American scholarly and analytical literature has discussed the effectiveness of Soviet, and subsequently Russian, management of low-intensity conflicts. Though both the Soviet and Russian experience has been examined from many perspectives, including the military, economic, social and political, the American academic community does not tend to deem such an approach relevant and useful in terms of understanding US foreign policy. This disjoint is even harder to understand given the fact that the American military faced the same problems in Afghanistan and Iraq as the Soviet army experienced in Afghanistan (1979–1989), and Russian forces experienced during the First Chechen War (1994–1996). The greatest perplexity for American authors was the ability of Soviet and Russian leaders to recreate a power hierarchy on the ground while relying on their former adversaries – the Afghan Mujahideen and Chechen separatists. According to American intellectual discourse, reliance on a former enemy cannot be considered, by definition, during post-conflict state-building. Since the condition of the Russian conflict settlement model was pragmatism that is opposite to normative approach of the American policies in conflicts, this experience was not in demand in American foreign policy practice. The number of works by American scholars that include the comparison between the Soviet/Russian and the US campaigns is significantly smaller than the number of papers focusing on Soviet and Russian conduct, let alone their experience of nation-building. The aim of this study is to analyse American academic discourse about the Soviet/Russian experience of conducting low intensity conflicts. In the first part, the authors analyse the key mistakes of the Russian leadership during the campaigns, according to the estimates given by American researchers; the second part examines Russian strategy and its conflict settlement drawing comparison with the American experience. The authors conclude that US adaptation on the basis of Russian experiences in Afghanistan and Chechnya has proved impossible due to normative imperatives dominating American academic papers and policies. These imperatives bind the conflict resolution with the level of sophistication of a given country’s institutions. Perhaps, the vice versa claim could have grounds, yet it exceeds the limits of this study.

Предметом исследования является анализ американской академической мысли об опыте СССР и России в конфликтах низкой интенсивности, который изучается в американской научной и аналитической литературе с начала 1980-х гг. Хотя опыт рассмотрен с множества исследовательских ракурсов – военного, экономического, социального и политического – он получил в американском научно-исследовательском сообществе оценку как нерелевантный и оказался невостребованным во внешнеполитической практике США. Это усугубляется тем, что американские вооруженные силы столкнулись с теми же проблемами в Афганистане и Ираке, что Советский Союз в Афганистане (1979–1989) и Россия в Чечне (1994–1996). Наибольшее недоумение американских авторов вызывала способность советских и российских руководителей воссоздавать властную иерархию на месте при опоре на своих бывших оппонентов – афганских моджахедов и чеченских сепаратистов. С точки зрения американского интеллектуального дискурса, российский подход по вовлечению в сотрудничество бывшего врага, основанный на комбинации силового давления и системы компромиссов, не является постконфликтным урегулированием. Вследствие того, что условием российской модели урегулирования был прагматизм, отрицающий классический для американской политики нормативно-ценностный подход, этот опыт оказался не востребован в американской внешнеполитической практике. Количество работ американских ученых, проводящих параллели между кампаниями СССР/России и США, существенно меньше количества их работ, изучающих сугубо советскую/российскую модели ведения войн и постконфликтного урегулирования. В первой части статьи исследуются американские представления о ключевых ошибках советского/российского руководства в военных кампаниях, во второй сравниваются российская стратегия и методы урегулирования конфликтов с американским опытом. Авторы приходят к выводу, что адаптация Соединенными Штатами российского опыта постконфликтного урегулирования в Афганистане и Чечне оказалась невозможна из-за доминирования в академических исследованиях и политической практике нормативных установок, увязывающих урегулирование конфликта с уровнем развития политических институтов.

Nikitin A., Bolgova I., Nikitina Yu. Activities of Non-Governmental Organisations Aimed at Conflict Settlement in Post-Soviet States // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 428–441. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yulia Nikitina

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses the peace-making activities of Soviet/Russian nongovernmental public organi... more This article analyses the peace-making activities of Soviet/Russian nongovernmental public organisations (NGOs) with reference to the Federation for Peace and Conciliation, the successor of the Soviet Peace Committee. NGOs were formed at the initiative of the state and party organs of the Soviet system but were transformed into independent NGOs after the collapse of the USSR with their own active strategy of assistance in conflict resolution. This study is based upon unique archive materials and the personal experience of one of the authors, who used to work for such organisations. The study focuses on the ethnopolitical conflicts which took place between the collapse of the USSR and the mid‑1990s. There is a widespread opinion in academic literature that so-called non-governmental organisations set up by the government do not have their own identity, especially during social crises, and passively follow the government’s political line. However, the study of their activities demonstrates that during the first years after the dissolution of the Soviet Union, these organisations initiated a significant number of practical and political projects with the participation of high-ranked representatives of the governments, parliaments, and political parties of both post-Soviet and foreign states and international organisations, including the UN, OSCE, NATO, CIS, etc. This, in turn, played a role as a substantial supplement to classical interstate diplomacy and practically promoted the settlement of certain ethnopolitical conflicts. The archive materials analysed prove that in the early post-Soviet period, a certain inversion in the direction of political and ideological impulses took place, and a number of non-governmental organisations that used to transmit the interests of the Communist Party and state organs to the international environment were able to create new international projects and consultations in the form of “track one-and-a-half” diplomacy, i. e. the informal interaction of officials in the capacity of unofficial experts. And in such cases, it was NGOs which shaped the agenda and transmitted public interests to the state structures of Russia and the CIS states, mediating between fighting sides and amongst representatives of various states, practically assisting the settlement of ethnopolitical conflicts.

Анализируется миротворческая деятельность советских/российских неправительственных общественных организаций (НПО) на примере Федерации мира и согласия, возникшей на основе Советского комитета защиты мира. Будучи сформированными по инициативе государственных и партийных органов, после распада СССР они трансформировались в независимые НПО с собственной активной стратегией содействия урегулированию конфликтов. Привлечены уникальные архивные материалы, а также использован личный опыт одного из соавторов, работавшего в упомянутых организациях. Исследование фокусируется на этнополитических конфликтах периода накануне распада СССР и до середины 1990-х гг. В научной литературе доминирует представление, что организованные государством НПО не имеют собственной субъектности, особенно в период кризисов, и лишь пассивно проводят навязываемую им государством политическую линию. Однако изучение практики их деятельности показывает, что в первые годы после распада СССР данные общественные объединения организовали значительное количество практических и политических мероприятий с участием высокопоставленных представителей правительств, парламентов, политических партий как постсоветских государств, так и зарубежных государств и международных организаций, включая ООН, ОБСЕ, НАТО, СНГ, что служило существенным дополнением к классической межгосударственной дипломатии и практически способствовало процессу урегулирования ряда этнополитических конфликтов. Архивные материалы доказывают, что в ранний постсоветский период постепенно произошла инверсия направленности политических и идеологических импульсов, и ряд НПО, ранее транслировавших в международную среду интересы советских государственных и партийных органов, сумели создать новые формы международных мероприятий и консультаций в формате так называемого «полуторного трека» (неформального взаимодействия официальных лиц в неофициальном экспертном качестве), в которых уже они формировали повестку дня и транслировали в адрес госорганов России и стран СНГ общественные интересы, стали посредниками для конфликтующих сторон и представителей разных государств, содействуя урегулированию этнополитических конфликтов.

Lyamzin A. The Invisible Burden of the Vietnam War: From the Memoirs of a Soviet Officer // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 442–454. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article publishes and analyses an interview with Lieutenant Colonel V. V. Skoryak, a Soviet ... more This article publishes and analyses an interview with Lieutenant Colonel V. V. Skoryak, a Soviet military specialist who took part in the Vietnam War for eleven months in 1970. The interview describes little-known facts about military advisers’ stay in the country, when they mostly stayed far away from the frontline and dealt with the preparation and maintenance of the S‑75 high-altitude air defence systems. Special attention is paid to the everyday life of the advisers and their legal status, which helps reveal new aspects of the “everyday history” of war. Skoryak speaks about the ideological, moral, and psychological preparedness of the Soviet people to fulfil their “international duty”, which, according to him, was internally motivated. He also analyses post-traumatic syndromes in Soviet military men: it was especially frequent and profound in the early stages of the conflict. Additionally, the interview contains information about the medical care provided to the participants of the conflict and the consequences for their health. It puts forward some ideas about how the chemical weapons used by the Americans affected the human reproductive system. The interview provides an emotional assessment of the war and their place in the biography of a Soviet officer.

Публикуется и кратко анализируется интервью подполковника В. В. Скоряка, советского военного специалиста, принимавшего участие в ходе войны во Вьетнаме в течение 11 месяцев 1970 г. В нем рассказывается о малоизвестных страницах пребывания военных советников в стране в то время, когда они в основном находились в отдалении от линии фронта и занимались подготовкой и обслуживанием зенитно-ракетных комплексов С‑75. Большое внимание уделяется бытовой, житейской стороне пребывания советников, их правовому статусу, что открывает новые грани «обыденной истории» войны. В. В. Скоряк, рассказывая об идейной и морально-психологической готовности советских людей к выполнению «интернационального долга», которая, по его убеждению, была внутренне мотивирована, останавливается на анализе посттравматического синдрома у советских военнослужащих. Особенно часто и глубоко он проявлялся на начальном этапе военных столкновений. Также актор раскрывает информацию о медицинском обслуживании участников военного конфликта, его последствиях для здоровья, высказывая предположения о влиянии применявшихся там американскими военными химических веществ на репродуктивную функцию организма. В интервью дана эмоциональная оценка произошедших событий и их места в биографии советского офицера.

Aksenov V. Lenin’s Images in Visual Satire and the Collapse of Anti-Bolshevik Propaganda // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 455–472. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Vladislav Aksenov

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses anti-Leninist visual propaganda and examines the reasons for its low effect... more This article analyses anti-Leninist visual propaganda and examines the reasons for its low effectiveness. The author studies the morphological structure of Lenin’s images as an internal and external enemy, “the other”: a German spy, Judas, Hun, anarchist, or a member of the Black Hundreds. It is demonstrated that the sources of anti-Leninist images were visual political satire of the previous period and mass rumours. In some cases, anti-Leninist images were provoked by the radical statements and actions of Ulyanov himself. Anti-Leniniana was even beneficial to Bolsheviks: Lenin, previously unknown to the general public, became one of the most prominent political antagonists. Widespread public fears and premonitions were reflected in the images, which makes visual satire a mirror of the era. The low effectiveness of anti-Leninist propaganda can be explained by various factors, i. e. the use of propaganda stamps which most people had already gotten tired of during World War I; the inversion of images in the perceptions of different social strata; excessive stigmatisation of the Bolsheviks, who, as they approached October, began to be perceived as victims of the tired regime of A. F. Kerensky; and the counter-propaganda of the Bolsheviks themselves.

Анализируется антиленинская визуальная пропаганда и разбираются причины ее низкой эффективности. Исследуется морфологическая структура ленинских образов как внутреннего и внешнего врага, «чужого»: немецкого шпиона, Иуды, хама, гунна, анархиста, черносотенца. Показано, что источниками антиленинианы оказывались визуальная политическая сатира предшествующего периода и массовые слухи, а в ряде случаев антиленинские образы были спровоцированы радикальными заявлениями и действиями самого героя (В. И. Ульянова). Антилениниана оказывалась выгодна большевикам: неизвестный доселе широким слоям общества Ленин становился одним из самых заметных политиков-антагонистов. В создаваемых образах воплощались общественные страхи и предчувствия, что превращает визуальную сатиру в своеобразное зеркало эпохи. Низкая эффективность антиленинской пропаганды объясняется разными факторами: эксплуатацией уже надоевших обывателям за годы Первой мировой войны пропагандистских штампов; инверсивностью образов в восприятии различных социальных слоев населения; чрезмерной стигматизацией большевиков, которые по мере приближения к октябрю начинали восприниматься жертвой всем надоевшего режима А. Ф. Керенского; контрпропагандой самих большевиков.

Pechenkin I., Starostenko Yu., Vyazemtseva A. The Architect and the Revolution: Architectural Life in Russia in Times of Change // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 473–487. (In Russian)

by Quaestio Rossica and ILYA PECHENKIN

Quaestio Rossica, 2020

When describing the history of twentieth-century Russian architecture, it is common to separate (... more When describing the history of twentieth-century Russian architecture, it is common to separate (and even oppose) the pre-revolutionary decades and the early Soviet period of the 1920s. Thus, the revolutionary months of 1917 proper have been completely overlooked by researchers as unworthy and capable of shaking the existing historiographical model. Such an approach, dictated by ideological considerations, is no longer justified today and requires revision. The study of periodicals of the second half of the 1910s and archival materials, a great number of which have not been introduced into academic circulation, convince us that the years of the First World War and the revolution were marked by significant changes in the minds of architects. Many things which had previously seemed fundamental for the collective identity of architects became subject to problematisation, and aesthetic categories were replaced by political criteria in the professional press. The architectural process started to be described by its participants in terms of struggle, while the self-identification of members of the architectural corporation lay between the search for survival tactics and taking part in the transformation of the country’s inner life. The novelty of the data presented in this article is due to the virtual absence of special studies devoted to this extremely important period in twentieth-century Russian architectural history.

В истории российской архитектуры ХХ в. сложилась устойчивая традиция разделять и противопоставлять дореволюционные десятилетия и ранний советский период 1920-х гг. В результате революционные месяцы 1917 г. выпадали из поля зрения исследователей как не заслуживающие внимания и вызывающие сомнения в описанной историографической модели. Такой подход, продиктованный идеологическими соображениями, не является оправданным и требует пересмотра. Изучение периодики второй половины 1910-х гг., а также архивных материалов, существенная часть которых до сего времени не была введена в научный оборот, убеждают, что годы Первой мировой войны и революции были отмечены значительными сдвигами в сознании архитекторов. Проблематизации подверглись многие понятия, казавшиеся прежде фундаментальными для корпоративной идентичности зодчих, на смену преобладавшим в риторике профессиональных изданий эстетическим категориям пришли критерии политического рода. Архитектурный процесс стал описываться его участниками в терминах борьбы, а варианты самоидентификации для представителей архитектурного цеха в революционную эпоху простирались от поисков тактики выживания до решительного включения в работу по переустройству внутренней жизни страны. Новизна представленного в статье материала обусловлена практически полным отсутствием в историографии специальных исследований, посвященных этому короткому, но чрезвычайно важному для понимания судеб отечественной культуры начала ХХ в. периоду.

Rakov T. To Defeat Him by Quoting Lenin and Facts: Practices of the Political Cult in Discussions of the 1920s // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 488–502. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Статья посвящена анализу практик культа В. И. Ленина в ленинградской партийной организации РКП(... more Статья посвящена анализу практик культа В. И. Ленина в ленинградской партийной организации РКП(б) и его влиянию на внутрипартийные дискуссии. Для рассмотрения того, как обращение к ленинизму способствовало оформлению позиции ленинградских большевиков во главе с Г. Е. Зиновьевым, задействованы разнообразные источники: произведения руководителей партийной организации Ленинграда, брошюры Г. И. Сафарова и Г. Е. Евдокимова, протоколы районных партийных конференций и т. п. При работе с вышеперечисленными источниками автор резюмировал, что встречающиеся в партийной публицистике термины «завет», «наследство», «задача» символизируют набор действий и принципов, правильное исполнение или верность которым позволяли члену партии соответствовать верной политической линии. Для представителей ленинградской оппозиции это означало опору на бедные и средние слои деревни. Категория практики предполагает внимание не столько к функционированию цитат или клишированных фраз, сколько к тому содержанию, которое вкладывалось теми или иными партийными группами в цитирование работ В. И. Ленина. Термин «культ», которым, как правило, описывается почитание В. И. Ленина как вождя партии, не охватывает всей специфики этого процесса и не учитывает его продуктивную составляющую, при которой вследствие своей гетерогенности ленинизм позволял различным членам партии обращать внимание на разные аспекты ленинского наследия. Ленинградские большевики в ходе полемики вокруг вопросов, стоявших перед партией (политика в деревне, отношение к возможности построения социализма в одной стране и других), обращались к ленинизму как к легитимизирующему их политическую позицию спектру идей и как к инструменту выявления тех, кто, в отличие от ленинградцев, «уклонился» от правильной политической линии.

Kozitskaya Yu. Sabit Mukanov’s Poem about the Chelyuskintsy: An Original without a Translation and a Translation without an Author // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 503–518. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the topic of Soviet heroism as reflected in The Polar Bear (Rus. «Белый ме... more This article considers the topic of Soviet heroism as reflected in The Polar Bear (Rus. «Белый медведь») by the Kazakh poet Sabit Mukanov, a poem dedicated to the rescue of SS Chelyuskin wreck survivors. The poem came second in a competition of works about Chelyuskintsy held in 1934. After the competition results were announced, a Russian translation of the poem by Pavel Vyacheslavov was released. Of all the works presented at the competition, only the translation of Mukanov’s poem was published in the central press: excerpts appeared in the Novy Mir and 30 Dney magazines. The fact that a work by a representative of a national minority was published in Moscow magazines demonstrates the significance of the text for the entirety of Soviet discourse. This article discusses the translation features of the excerpt published in Novy Mir and analyses the structure of the original text. In addition to the obligatory components of Stalinist social realism, such as the glorification of Stalin and the heroism of the Soviet man, the poem contains elements that mark it as a text from a different cultural tradition, i. e. specific similes and Kazakh proverbs and sayings. The poem contains references to the works of Pushkin, Heine, and the Kazakh classic Abai Qunanbaiuly. Mukanov uses these references to demonstrate that he is familiar with the literary canon and is learning from the literary classics. Based on an analysis of the text, it can be concluded that it is the Moscow Kremlin, not the polar ice floe, which is at the centre of the rescue operation. Thus, the key topic of the poem is not the rescue of the Chelyuskintsy, but the glorification of the Soviet system under Stalin. An examination of differences between the original text and the translation makes it possible to understand what was directed at the Kazakh-speaking reader in the text – and therefore what disappeared in the translation. The Kazakh text contains many clarifying footnotes, including explanations of words by means of synonyms. It may be presumed that by incorporating new Soviet words into the Kazakh language, Mukanov acts as a transmitter of imperial ideology.

Задача статьи – проследить воплощение темы советского героизма в поэме казахского поэта Сабита Муканова «Белый медведь», посвященной спасению челюскинцев. Поэма заняла второе место на конкурсе произведений 1934 г. о челюскинцах. После подведения результатов конкурса появился русский перевод поэмы, выполненный Павлом Вячеславовым. Среди заявленных на конкурс произведений только перевод поэмы Муканова был опубликован в центральной печати: отрывки из него вошли в журналы «Новый мир» и «30 дней». Факт публикации произведения национального автора в московских журналах свидетельствует о важности текста для всего советского дискурса. В статье раскрываются особенности перевода той части поэмы, которая была опубликована в «Новом мире», дан анализ структуры текста национального автора. Помимо обязательных компонентов сталинского соцреализма – прославления Сталина и героизма советского человека – в поэме содержатся элементы, маркирующие произведение как текст инокультурной традиции: специфические сравнения, казахские пословицы и поговорки. В поэме есть отсылки к произведениям Пушкина, Гейне и казахского классика Абая Кунанбаева, посредством которых Муканов демонстрирует свое знакомство с литературным каноном и учится у литературных классиков. При анализе текста выявлено, что центром художественного текста является не спасательная операция с полярной льдины, а образ Московского Кремля и прославление советского строя под руководством Сталина. Выявление разницы оригинала и перевода поэмы позволяет понять, что в тексте было направлено на казахскоязычного читателя и поэтому исчезает в переводе. Казахский текст содержит большое количество сносок-пояснений, вплоть до объяснений слов с помощью синонимов. Можно заключить, что Муканов, вводя в казахский язык новые советские слова, выступает в роли транслятора имперской идеологии.

Lapidus R. The “Erotic” Tractor in the Soviet Cinema // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 519–535.

Quaestio Rossica, 2020

Between the 1930s and the 1960s, much emphasis was put in the Soviet Union on the technological d... more Between the 1930s and the 1960s, much emphasis was put in the Soviet Union on the technological development of the country. One of the latest wonders of technology was the tractor, which harvested crops efficiently and rapidly. This article is concerned with the Soviet cinematic representation of work with tractors as the most erotic characteristic of a man. A man attractive to women in Soviet cinema is not handsome but rather is someone proficient in operating a tractor. On the other hand, a man who does not know how to operate a tractor is represented as impotent and is ridiculed by female characters. Several romantic films were produced in which the relationship between the protagonists developed against a background of the use of a tractor. These films became iconic and classic: everyone saw them many times and knew their scripts by heart. Most of the films depict a young Soviet man and his path to the heart of his girlfriend, and some show the maturation of the young character and his transformation into a real man. These goals are achieved through his work as a tractor driver. Examples of this are films like The Rich Bride (romantic comedy, 1937), Tractor Drivers (romantic drama, 1939), Cossacks of the Kuban (romantic comedy, 1949), It Happened in Penkovo (romantic drama, 1957), and Knight’s Move (comedy, 1962). In all these films, work with tractors is represented as an integral part of the “machismo” of the Soviet man.

В Советском Союзе с 1930-х по 1960-е гг. большое внимание уделялось технологическому развитию страны. Одним из последних чудес техники того времени был трактор, работа на котором позволяла эффективно и быстро обрабатывать поля. Статья посвящена советскому пропагандистскому представлению работы на тракторе как самой эротической составляющей маскулинности в советском кино. Мужчина, привлекательный для женщин в советском кино, был не красавцем, а человеком, который умел управлять трактором. С другой стороны, если он не умел управлять трактором, он был представлен как импотент и подвергался осмеянию героями фильма, особенно женщинами. Был выпущен ряд романтических фильмов, в которых отношения между героями развивались в соответствии с умением мужчины управлять трактором. Они стали культовыми, классическими: все видели их много раз и знали их сценарии наизусть. Большинство фильмов изображало молодого советского героя и его путь к сердцу подруги, а некоторые показывали его возмужание и превращение в настоящего мужчину. Эти цели достигались благодаря работе героя на тракторе. Примерами таких кинокартин были «Богатая невеста» (романтическая комедия, 1937), «Трактористы» (романтическая драма, 1939), «Кубанские казаки» (романтическая комедия, 1949), «Дело было в Пенькове» (романтическая драма, 1957) и «Ход конем» (комедия, 1962). Во всех них умение управлять трактором представлялось как важнейшая характеристика советского мужчины.

Riabov O. The Red Machine: The Dehumanization of the Communist Enemy in American Cold War Cinema // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 536–550.

by Quaestio Rossica and Oleg Riabov

Quaestio Rossica, 2020

This article deals with the US Cold War cinematographic construction of the Soviet enemy. The res... more This article deals with the US Cold War cinematographic construction of the Soviet enemy. The researcher focuses on the means of dehumanising the communist enemy, external and internal, by equating it to a machine. The author applies Nick Haslam’s dual model of dehumanization (2006), according to which dehumanization is visible in two main forms: animalistic, by associating members of the out-group with animals, and mechanistic, by associating them with a soulless machine. The materials used consist of US films from the “Long Fifties”, in which Hollywood, equating the enemy to machines, developed three plots: the robotic existence of individuals in a totalitarian society; the transformation of Americans into zombies by communists by means of Soviet science; and the body snatching of Americans by an alien mind, an allegory of a future communist occupation of the USA. The article demonstrates that dehumanization was implemented by directly labeling the representatives of the communist world as robots and by attributing to them a lack of emotions, consciousness, will, individuality, initiative, warmth, love, friendship, creative abilities, and even the ability to smile. Such an image of the enemy implied a moral exclusion, treating them as an inanimate object unworthy of empathy, including in the event of their destruction. The author points out that the use of mechanistic dehumanization was very effective. Essentialization of the differences between “us” and “them” occurred: the symbolic border between them is presented as a boundary between living and nonliving. The image of mortal danger was created: the “Red Machine” is strong and merciless, it cannot be moved to pity, and so it is permissible to destroy it. This image contributed to the legitimation of power: the political opponents of the authorities are represented as internal enemies who are anxious to turn Americans into obedient executors of someone else’s will and to deprive them of humanity. At the same time, the machine also has weaknesses, and it is possible to defeat it: since it is devoid of human creativity, it is clearly inferior to the free human spirit embodied in America.

Исследуется проблема конструирования образа советского врага кинематографом США периода холодной войны. Предметом анализа становятся способы дегуманизации коммунизма, внешнего и внутреннего, с использованием его сравнения с машиной. В основе методологии лежит концепция Ника Хэслема, согласно которой дегуманизация аутгруппы как полное или частичное отрицание человечности осуществляется в двух формах: анималистской при помощи сравнения людей с животными и механицистской за счет их уподобления неодушевленным механизмам. Источниками исследования являются американские фильмы «долгих пятидесятых», в которых Голливуд разрабатывал три сюжета: роботоподобное существование индивидов в тоталитарном обществе; превращение коммунистами американцев в зомби при помощи советской науки; похищение тел американцев инопланетным разумом как аллегория захвата США коммунизмом. Дегуманизация осуществлялась через прямую маркировку представителей коммунистического мира как роботов или сравнение их с машиной, а также путем атрибутирования им отсутствия эмоций, воли, индивидуальности, инициативы, теплоты в человеческих отношениях, любви, дружбы, творческих способностей. Такое изображение врага влекло за собой отношение к нему как к неодушевленной вещи, исключение его из моральной системы, отсутствие эмпатии, в том числе в случае его уничтожения. Использование механистической дегуманизации позволяло реализовались функции, которые был призван выполнять образ врага. Происходит эссенциализация отличий «своих» от «чужих»: символическая граница между ними представлена как граница между живым и неживым. Создается образ смертельной опасности: «красная машина» сильна, ее невозможно разжалобить, поэтому допустимо ее уничтожать. Оппоненты власти представлены как внутренние враги, стремящиеся превратить американцев в исполнителей чужой воли и лишить их человечности. Но «машина» лишена творческих способностей, она уступает свободному человеческому духу, воплощением которого является Америка, поэтому ее возможно победить.

Soboleva L., Alekseev Ye. World-Famous Artist on Creative Freedom, Time, and Himself: The Last Conversation with Vitaly Volovich // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 553–572. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This conversation with Vitaly Volovich (3 August 1928 – 20 August 2018), a famous Ural artist, to... more This conversation with Vitaly Volovich (3 August 1928 – 20 August 2018), a famous Ural artist, took place on 18 May 2018, and turned out to be the last extended interview given by the artist. The interview was aimed at discussing the newly published Women and Monsters album of Volovich’s works, as the editorial board of Quaestio Rossica was planning to collect and publish more materials on this topic in Russian culture (Quaestio Rossica, Vol. 7, 2019, Issue 2). The interview, however, became much more expansive and interesting as Vitaly Volovich, with his phenomenal memory and unprecedented skill as a narrator, recalled many pages of his difficult life navigating Soviet bureaucratic censorship, which was only braved by those who truly understood and loved art. An epic picture of the dramatic ups and downs in the artist’s life unfolds in this interview; the reader finds the artist’s personal search for meaning and his opinions on art, the freedom of creativity, life in Sverdlovsk, his friends and adversaries, and his achievements and failures. Volovich was attracted by the theatrical: he loved the circus, the spirit of acting and the carnival. Knights and monsters, selfless heroes and criminals, beautiful women, clowns and beasts reign in his books and graphic works. These images, initially associated with literary fantasies, manifested the artist’s thoughts on modernity, on the difficult path of the country and national culture. The interview was conducted by Professor Larisa Soboleva, editor-in-chief of Quaestio Rossica, and art critic Yevgeny Alekseev.

Беседа с Виталием Воловичем (3 августа 1928 – 20 августа 2018 г.) состоялась 18 мая 2018 г., и это последнее интервью художника. Конкретной целью встречи было обсуждение альбома «Женщины и монстры», материалы по этой теме в русской культуре редколлегия планировала опубликовать в журнале (Quaestio Rossica, т. 7, 2019, № 2). Интервью получилось шире и интереснее: Виталий Волович, обладая феноменальной памятью и мастерством рассказчика, вспоминал страницы своей жизни в искусстве и советскую бюрократическую цензуру, помешать которой рисковали только понимающие и любящие искусство люди. Перед читателем разворачивается картина драматических перипетий в жизни художника: его искания и мнения не только об искусстве, но и о свободе творчества, жизни в Свердловске, друзьях и неприятелях, успехах и сложностях. Воловича привлекал мир театра, он любил цирк, дух лицедейства и карнавальности. Рыцари и монстры, беззаветные герои и преступники, прекрасные женщины, клоуны и чудовища царят в его книгах и станковой графике. Связанные изначально с литературными фантазиями, они по воле проницательного мастера отразили его размышления о современности, о нелегком пути страны и отечественной культуры. В разговоре участвовали главный редактор журнала профессор Лариса Соболева и искусствовед Евгений Алексеев.

Chubariyan A. “Difficult questions” of Russian History: Opinions and Forecasts // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 575–590.

Quaestio Rossica, 2020

This article deals with the professional discussion about the so-called “difficult questions” of ... more This article deals with the professional discussion about the so-called “difficult questions” of Russian history that involves historians and teachers in the now independent republics of the former Soviet Union and Eastern Block. Both academic publications and teaching books are used as primary sources for the study. In the first section, the author studies several problems connected with the origin of Russian statehood, the Varangian question, and civilizational characteristics of East Slavic nations. The second section is devoted to the Russian imperial past and especially to the discourse on colonialism, which is often used as an explanatory model for the imperial period by historians and textbook authors in some of the post-Soviet countries. The third section is concerned with the conception of the 1917 revolution. The author emphasizes the fact that the conception of a continuous revolutionary process (1917–1922) has yet to be accepted by Russian secondary schools. In this part, the author considers several other factors significant for understanding the revolutionary process including issues such as the origins of the First World War and the developmental level of the Russian Empire in the early twentieth century. In the fourth section, the article discusses the conception of the 1930s Soviet modernization along with negative opinions about the Soviet period given by scholars of different former Soviet republics. In the fifth section, the author briefly observes contemporary studies of culture and everyday life. It is concluded that the history of culture is not represented well in Russian school textbooks, and it is also found that the studies on everyday life are often lacking in depth. Discussing various “difficult questions” of Russian history, the author highlights controversial historical ideas and opinions, formulated in the post-Soviet countries during the last decades.

Предметом исследования является профессиональная дискуссия историков и преподавателей истории в странах бывшего Советского Союза и Восточного блока по так называемым «трудным вопросам» российской истории. Автор привлекает современные научные публикации, затрагивающие такие вопросы, и учебные издания. Статья состоит из пяти разделов, каждый из которых соответствует одному из «трудных вопросов». В первом рассматривается состояние исследований по проблеме образования древнерусского государства, варяжскому вопросу и цивилизационным особенностям восточнославянских народов. Второй раздел посвящен проблеме имперского прошлого России и колониальному дискурсу как новой объяснительной модели, применяемой к имперскому периоду историками и авторами учебников в некоторых странах бывшего СССР. В третьей части, касаясь революционных событий 1917 г., автор отмечает, что выдвинутая несколько лет назад концепция единого революционного процесса (1917–1922) до сих пор не закрепилась в российской школе. Кратко рассмотрены другие проблемы, важные для понимания истории революции: истоки Первой мировой войны и уровень развития Российской империи в начале XX в. В четвертой части обсуждается концепция советской модернизации 1930-х гг. и рассматриваются негативные оценки советского периода истории в бывших союзных республиках. В пятой части дан краткий обзор проблем, связанных с исследованием и репрезентацией истории повседневности и культуры. Сделан вывод, что история культуры недостаточно представлена в российских школьных учебниках, а исследования по истории повседневности нередко имеют поверхностный характер. Обсуждая различные «трудные вопросы» российской истории, автор указывает на противоречивые исторические гипотезы и мнения, сформировавшиеся в последние десятилетия на постсоветском пространстве.

Masnyk M. Between Berlin and Moscow: Polish Western Thought in the Twenty-Year Interwar Period // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 591–603.

by Quaestio Rossica and Marek Masnyk

Quaestio Rossica, 2020

This article is not primarily focused on presenting arguments and views held by Polish political ... more This article is not primarily focused on presenting arguments and views held by Polish political groups with reference to the territorial shape of the Polish state after the First World War. Instead, its aim is to draw attention to actions taken by these groups towards the defence of Polish western lands. One of the key problems of Poland’s foreign policy after 1918 was the question of relations with its neighbours, chiefly Germany and Russia (and the Soviet Union). For many years, the most serious problem faced by post-Versailles Europe was that of the Germans striving to revise the legal order, to break their political isolation, and return to the prestigious circle of world powers. Those endeavours threatened the security of Poland in a direct way. Defence of the Polish state and its territories on the western outskirts of the Second Republic lay at the heart of establishing socalled “Western thought” in the country. Related to Western Europe, this ideology played a significant role in shaping society’s views on, and attitudes towards, the most vital problems of the Polish nation and state.

Статья не столько является попыткой репрезентации споров и взглядов польских политических групп по вопросам национальной государственности после Первой мировой войны, сколько раскрывает действия по защите западных польских территорий как во внутренних, так и во внешних аспектах. Одной из ключевых проблем внешней политики Польши после 1918 г. был вопрос восстановления отношений с соседними государствами, в основном с Германией, а также с Россией (Советским Союзом). На протяжении многих лет самой серьезной проблемой, с которой столкнулась Европа после подписания Версальского мирного договора, была проблема отношений с Германией, стремившейся пересмотреть установленный договором правовой порядок, разорвать политическую изоляцию и вернуться в круг мировых держав. Эти стремления непосредственно угрожали безопасности Польши. Защита государственного суверенитета на западных приграничных территориях Второй Речи Посполитой лежала в основе зарождавшейся «западной мысли» («западной идеологии»), которая сыграла важную роль в формировании взглядов и отношения общества к наиболее насущным проблемам нации и государства.

Krausz T. Hungarian Troops in World War II: The Bitter Truth of Archival Documents and an Attempt at Revision // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 604–620. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses how Hungarian historiography reflects – like a drop of the ocean – a new na... more This article analyses how Hungarian historiography reflects – like a drop of the ocean – a new narrative in which the Great Patriotic War is being transformed into a myth. The pioneer of the new approach is Krisztián Ungváry. Following the spirit of the totalitarianism theorem, he equates the role played by Nazi Germany in World War II to that of the Soviet Union, thus equating one regime to the other. The theoretical basis and background of the new narrative were first provided by E. Nolte and T. Snyder. Ungváry and some other Hungarian historians keep distorting the role the Hungarian occupation army played in the genocide on Soviet territory. They falsify the history of the partisan war when they ignore the special annihilating character of the Nazi war in the east. Ungváry totally loses sight of the basic differences concerning the fate of German and Soviet POWs. This study tries to give some brief insights into the causes of this distorted approach. The publication is divided into two parts: in the first, the main issue is genocide, while the second pays more attention to falsification and the neglect of objective statistics.

В исследовании анализируется, как венгерская историография отражает – как капля океан – новую версию, в которой Великая Отечественная война превращается в миф. Пионером нового подхода является Кристиан Унгвари, который в духе теоремы тоталитаризма отождествляет роли, сыгранные нацистской Германией и Советским Союзом во Второй мировой войне, и тем самым уравнивает оба режима. Теоретические основы и предпосылки этой трактовки были предоставлены Э. Нольте, а в последнее время – Т. Снайдером. Унгвари и некоторые другие венгерские историки продолжают искажать роль венгерской оккупационной армии в геноциде на советской территории. Они также фальсифицируют историю партизанской войны, игнорируя особый, истребительный характер нацистской войны на Востоке. Унгвари полностью упускает из виду основные различия, касающиеся судьбы немецких и советских военнопленных. Автор исследования пытается дать краткое представление о причинах этого искаженного подхода. Публикация разделена на две части, в первой основная проблема – геноцид, во второй обращено больше внимания на приемы фальсификации и игнорирование объективной статистики.

Postnikova Ye., Volkova V. This Is My World: A Submariner’s Battlefield Diary // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 623–638. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yekaterina Postnikova

Quaestio Rossica, 2020

Battlefield diaries written by simple soldiers and seamen are unique, rare, and practically uncen... more Battlefield diaries written by simple soldiers and seamen are unique, rare, and practically uncensored sources of war anthropology. The authors combine the comparative historical method of literary criticism with source analysis, which enables them to consider the Great Patriotic War from the point of view of personal history and reveal the peculiarities of wartime ego-documents. The authors refer to the battlefield diary of G. I. Sennikov, a submariner of the Northern Fleet, written between 1943 and 1946. The diary combines the genres of a diary and an ego-document. The peculiarity of the text is the fact that it combines the functions of a battlefield diary (keeping the author’s memories, having a therapeutic effect, etc.) and those of the individualisation process which helps the author to construct and preserve their own personality (self-identification, self-expression, philosophical, analytical, and vicarious functions, etc.) in the extreme conditions of war (from Murmansk between 1943 and 1944 to Crimea between 1944 and 1946). The autobiographic narrative bears the typical features of a diary, reflecting the development of a young Red Army sailor, i. e. severe selfcriticism, the “other” individuality which the author painfully becomes aware of, a frank and quite often uncomplimentary analysis of situations related to sexual relations. Additionally, the diary reflects the crucial stages in the sailor’s personal growth. The author of the diary builds a world of his own and works out his own ethical code; also, he creates a life plan and sets goals for himself.

Фронтовые дневники непосредственных участников боев, особенно солдат и матросов, являются уникальными и практически неподцензурными источниками антропологии войны. Обращение автора к литературоведческому сравнительно-историческому методу в соединении с источниковедческим анализом позволяет увидеть события Великой Отечественной войны сквозь призму личной истории, выявить специфику эго-документов военных лет. Источник данной работы – дневниковые записи 1943–1946 г. матроса-подводника Северного флота Г. И. Сенникова – сочетает в себе жанр военного событийного дневника и эго-документа. Особенностью изучаемого текста является соединение функций фронтового дневника (сохранение памяти, психотерапевтический эффект и др.) со специфическими функциями процесса индивидуализации, подчиненного задаче построения и сохранения собственной личности (самоидентификацией, самовыражением, философско-аналитической и компенсаторной функциями и др.) в экстремальных условиях войны (от Мурманска 1943–1944 г. до Крыма 1944–1946 гг.). В тексте автобиографического нарратива проявляются характерные черты дневника, связанные со становлением личности молодого краснофлотца: жесткая самокритика; болезненно прочувствованная собственная «иная», «другая» индивидуальность, нетипичность; откровенный, иногда некомплиментарный анализ ситуаций, связанных с интимными отношениями; фиксация точек роста (взросления); создание собственного мира, «своего» пространства; выработка и фиксация собственного этического кодекса; построение программы жизни, задач на будущее.

Mokhov A., Shamanaev A., Kapsalykova K. They Arrived Completely Intact: The Evacuation of Chersonese Museum Collections to Sverdlovsk // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 2. P. 639–651. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Anton Mokhov

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the emergency evacuation of the collections of the Chersonese Historical a... more This article considers the emergency evacuation of the collections of the Chersonese Historical and Archaeological Museum from Sevastopol to Sverdlovsk during the Great Patriotic War, between September and December 1941. The authors analyse some issues concerning the preparation and transportation of the museum collection and the interaction between state structures and cultural institutions in wartime conditions. The study is based on unpublished archival materials from the funds of the State Archive of Sverdlovsk Region and the Documentation Centre of Public Organisations of Sverdlovsk Region. The study of problems connected with saving cultural heritage during military conflicts is relevant considering the threat of local wars in the modern world. At present, military actions pose serious risks of the destruction, damage, and illicit transfer of museum exhibits. The authors employ the historical and anthropological approach, paying a great deal of attention to the historiography of the issue of cultural heritage preservation during the Great Patriotic War. The experience of evacuating heritage collections from the Chersonese Museum is both unique and typical. One hundred and eight crates of artifacts, books, and archival documents were sent from Sevastopol to Sverdlovsk, accompanied by a single employee of the museum, S. F. Strzelecki. Owing to his effort, the priceless collection was successfully delivered to the rear. Most problems faced during the emergency evacuation of the Chersonese collections related to the deficit of material resources, rapid changes in the situation at the front, inefficient interaction between the bodies of power, academic and cultural institutions, and deficiencies in the transportation system. The authors argue that during the early stages of the Great Patriotic War, the conditions in the military and cultural spheres posed a significant threat to the preservation of cultural heritage. There were no mobilisation plans for museums and the authorities failed to assess the real risks of wartime. Taking these factors into account should help diminish the threat of cultural heritage loss during military conflicts.

Статья посвящена проблеме организации эвакуации музейных культурных ценностей в период Великой Отечественной войны из Херсонесского историко-археологического музея в сентябре-декабре 1941 г. из Севастополя в Свердловск. Авторы анализируют вопросы подготовки и транспортировки музейного собрания, опыт взаимодействия государственных органов и учреждений культуры в условиях военного времени. Исследование основано на архивных материалах личного происхождения из фондов Государственного Архива Свердловской области и Центра документации общественных организаций Свердловской области. Обращение к проблеме спасения культурных ценностей в период военных конфликтов также обусловлено опасностью локальных современных войн, где создаются риски уничтожения, повреждения и незаконного перемещения музейных экспонатов. Использован историко-антропологический подход, много внимания уделено историографии проблемы сохранения культурного наследия в годы Великой Отечественной войны. Опыт эвакуации ценностей Херсонесского музея одновременно уникален и типичен. Из Севастополя в Свердловск были отправлены 108 ящиков артефактов, книг, архивных документов, которые сопровождал единственный сотрудник музея С. Ф. Стржелецкий. Благодаря его усилиям бесценный груз без потерь был доставлен в глубокий тыл. Большая часть проблем, сопровождавших эвакуацию херсонесских коллекций, проистекала из дефицита материальных ресурсов, быстрого изменения обстановки на фронте, плохой организации взаимодействия органов власти, учреждений науки и культуры, недостатков транспортного обеспечения. Авторы полагают, что в начальный период Великой Отечественной войны существенную угрозу сохранению музейных ценностей представляли условия, сложившиеся в сферах военной и культурной политики государства: отсутствие мобилизационных планов музейных учреждений, неправильная оценка рисков военного времени. Учет этих факторов должен способствовать снижению угроз утраты объектов культурного наследия в периоды военных конфликтов.

Soboleva L., Redin D. The Glowing Chaos and the Apple Peel of Culture // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 729–740.

Quaestio Rossica, 2020

Vox redactoris (Vol. 8. 2020. No. 3)

Spencer M. L. G. “Repressions Are Necessary; the Newspaper Hype Is Not”: Explaining Terror in Soviet Terms // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 743–762.

Quaestio Rossica, 2020

Ever since Robert Conquest's pioneering study of Joseph Stalin's Soviet Union first appeared in 1... more Ever since Robert Conquest's pioneering study of Joseph Stalin's Soviet Union first appeared in 1968, the high point of state-sponsored violence in the 1930s has been commonly referred to as the "Great Terror". The subsequent adoption of the eponymous title by scholars to describe the broader phenomenon of "state terror" in the Stalinist period is similarly now widespread within the field. This terminology is, however, highly problematic. In the language and ideology of the Communist Party of the Soviet Union (CPSU) terror was consistently portrayed as a threat to, rather than strategy of, the state. It formed part of a tightly controlled terminology of terror, rooted in the Party's experiences of revolution and civil war, and employed by the regime to marginalize and condemn opponents in official propaganda and private discourse. This study will address this key distinction and illuminate an important element of continuity in the tactics, ideology and self-perception of the CPSU, and its satellite parties within the Communist International, when approaching challenges to their authority (both real and imagined), whether they were of a social, political or even international flavour. Deploying a case study approach, this paper will demonstrate the extent to which "terror" and other related language offered a stable characterisation of the "en-emy" throughout the interwar period.

В 1968 г. Роберт Конквест впервые опубликовал новаторское исследование политической ситуации в Советском Союзе в период правления Иосифа Сталина. С этого момента пик государственного насилия 1930-х гг. стали называть «Большим террором». В последующем термин получил широкое распространение в научных кругах в связи с его использованием для описания более общего феномена государственного террора в сталинский период. Однако это определение представляется весьма проблемным. В языковых практиках и идеологии КПСС понятие «террор» использовали скорее для обозначения опасного для государства явления, чем для описания государственной политики. Все это сформировало, по крайней мере частично, жестко контролируемую терминологию, связанную с террором, берущую начало в том опыте, который партия получила в эпоху революции и Гражданской войны. Терминология террора использовалась режимом для маргинализации и осуждения оппонентов в официальной пропаганде и в частном дискурсе. Настоящее исследование затрагивает ключевую проблему различия в представлениях о направленности террора (от государства или против государства). Особое внимание уделяется связям и преемственности между тактикой, идеологией и самовосприятием КПСС и входившими в Коминтерн партиями-сателлитами в условиях реальных и мнимых социальных, политических и даже международных вызовов их господству. Исследование осуществлено с использованием методов case study с целью показать степень, до которой «террор» и связанные с ним понятия формируют типичные характеристики «врага» в межвоенный период.

Kantor Ju. The “Liberating Germanisation” of Latvia, Lithuania, and Estonia: Documents and Facts // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 763–776. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

In many ways, the perception and comprehension of the Second World War form the basis for the his... more In many ways, the perception and comprehension of the Second World War form the basis for the historical self-identification of several generations. They are also a sphere of political manipulation. For instance, in the Baltic states, the Nazi occupation, interpreted as a means of “the liberation from the Soviets”, is a widespread ideologeme. Participation in military activities or service in the rear divisions under the swastika flag are interpreted as a “struggle for independence” there. Reference to archival documents about the actual plans, methods, and results of the leaders of the Third Reich as related to the Baltic states and their titular nations makes it possible to study the events that took place in the region between 1941 and 1944. The author refers to a collection of materials of the operational headquarters of Reichsleiter Rosenberg in Riga kept in the Latvian State Historical Archive (Latvijas Valsts Vēstures arhīvs), the documents of the “Riga Trial” kept the Central Archive of the FSB of Russia, and the most recent historiography. Special attention is paid to the actual plans of the Reich leaders concerning the process of granting Latvia, Lithuania, and Estonia independence, the functioning of self-government, and the actions of the occupational authorities towards the national languages, cultures, and education of the “unpromising nations”, i. e. Lithuanians, Latvians, and Estonians. The article also examines the establishment of SS formations and other military units made up by representatives of the Baltic peoples and the economic aspects of Nazi policy in “Ostland”.

Восприятие и осмысление Второй мировой войны во многом являются стержневыми для исторической самоидентификации представителей нескольких поколений. И полем для политических манипуляций. Так, в частности, в государствах Балтии популярной является идеологема о том, что нацистская оккупация была путем к «освобождению от Советов». Участие в боевых действиях или служба в тыловых подразделениях под знаменами со свастикой трактуются ими как «борьба за независимость». Архивные документы об истинных планах, методах и плодах их реализации руководством Третьего рейха в отношении Прибалтики и населявших ее титульных народов позволяют рассмотреть картину происходившего в этом регионе в 1941–1944 гг. Коллекция материалов оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга в Риге, хранящаяся в Латвийском государственном историческом архиве (Latvijas Valsts Vēstures arhīvs), и находящиеся в Центральном архиве ФСБ России документы «Рижского процесса» вкупе с новейшей историографией стали основой предлагаемой статьи. Особое внимание уделено реальным планам руководства рейха в отношении предоставления независимости Латвии, Литве и Эстонии, функционированию «самоуправлений», действиям оккупационных властей, касающимся национальных языков, культуры и образования «неперспективных народов» – литовцев, латышей и эстонцев, создания формирований СС и иных военизированных подразделений из представителей балтийских народов, а также экономическим аспектам нацистской политики на территории «Остланд».

Petrov I. The Orthodox Priesthood: Pastoral Activity in the German Occupation and Later // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 777–791. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the new period of relations between the state and the Church in the USSR w... more This article considers the new period of relations between the state and the Church in the USSR which began between 1943 and 1948. It was characterised by the restoration of patriarchate and a general warming between the Russian Orthodox Church and the Stalinist state. However, a different process began on the territory occupied by Nazi troops at the beginning of the war. Arrests of the clergy began to take place, with some priests being removed from large parishes and others transferred to neighbouring dioceses. Many bishops, especially those from among the former Renovationists, tried to protect themselves by removing priests associated with the Nazis from their dioceses. At the same time, there was a process of appointing clergymen who had shown their commitment to the Soviet state and helped the pro-Soviet underground during the war, especially partisans, to vacant parishes. Many of the priests were not ready for such serious appointments and asked to be excused from the administration of parishes. The clergymen who had participated in anti-Soviet propaganda during the war and who had been members of diocesan administrations organised under the German occupation were replaced by young priests who had previously served in the Red Army and who were absolutely loyal to the Soviet regime. They were incredibly ambitious and able to quickly gain the trust of local believers. Some of latter were friendly to priests who had served under the Germans and even tried to help them and prevent their criticism. Others, on the contrary, were sending “signals” to the diocesan authorities about the suspicious actions of the “occupation priests”. Believers also behaved differently. Many opposed the appointment of new clergymen, did not trust them, and considered them to be supporters of the Soviet regime. Such believers appreciated priests who did not incessantly collect money for patriotic needs during the war, did not preach about protecting collective farm property, or publicly denounce unregistered church groups in the region. Other believers, however, became champions of church repressions and started to organise internal investigations into the economic activities of “occupation priests”. This research is relevant as currently there are no works tracing the fate of the Orthodox clergy who found themselves in the temporarily occupied territory of the Russian SFSR during World War II and stayed in the Soviet Union afterwards. Works published mostly focus on the clergy evacuated to the West or the new generation of Orthodox pastors who became priests after the war. This article is based on documents of Russian regional archives, mainly in the so-called Central Black Earth region (Kursk, Belgorod, Voronezh, Orel), as well as the archives of north-western and southern Russia and Belarus.

Рассматривается новый период церковно-государственных отношений в Советском Союзе, начавшийся в 1943–1948 гг. Его характерными чертами стали восстановление патриаршества и общее потепление отношений Русской православной церкви и сталинского государства. На территории, оккупированной немецкими войсками в годы войны, начался обратный процесс: стали проходить аресты священнослужителей, священников отстраняли от управления большими приходами или перемещали в соседние епархии. Многие епископы, особенно из среды бывших обновленцев, испугавшись новых санкций, удалили из своих епархий связанных с нацистами священников. Параллельно с этим осуществлялись назначения на пустующие приходы и в благочиния тех духовных лиц, которые в условиях войны показали наибольшую приверженность советскому строю, а также помогали просоветскому подполью, в первую очередь партизанам. Многие из этих священников не были готовы к столь серьезным переменам и просили священноначалие отстранить себя от управления благочиниями. Взамен тех духовных лиц, которые участвовали в антисоветской пропаганде, а также входили в епархиальные управления, организованные в условиях немецкой оккупации, на приходы стали назначаться молодые священники, наиболее лояльные к советской власти. Они были невероятно амбициозны и смогли получить доверие у местных верующих. Часть из них была лояльна к священникам, которые служили при немцах, и всеми силами препятствовала критике этих пастырей церковным активом. Другие же, наоборот, участвовали в просоветской проповеднической деятельности и параллельно с этим отправляли епархиальному начальству сигналы о подозрительных действиях священников-«оккупантов». Неоднозначно вели себя и рядовые верующие. Некоторые из них противостояли назначению на приходы лояльных советскому строю духовных лиц, не доверяли им и считали их сторонниками советской власти. Данная группа верующих ценила священников, которые не собирали беспрестанно деньги на патриотические нужды, не говорили с амвона о защите колхозной собственности и не заявляли о наличии в регионе незарегистрированных церковных групп. Другие же, наоборот, стали проводниками внутрицерковных репрессий и организовывали внутренние расследования хозяйственной и экономической деятельности «собратьев в рясе». Актуальность темы обусловлена отсутствием в современной научной литературе работ, в которых прослеживается судьба православного духовенства, находившегося в годы Второй мировой войны на временно оккупированной территории РСФСР и оставшегося впоследствии на территории Советского Союза. Опубликованные исследования в наибольшей степени касаются духовенства, эвакуировавшегося на Запад, или новой генерации православных пастырей, ставших священниками в послевоенное время. Исследование основано на данных региональных российских архивов и епархиальных архивов Центрального Черноземья: Курска, Белгорода, Воронежа, Орла, Северо-Запада и Юга России, а также Белоруссии.

Beliakova N., Mironova E. Female Religious Leadership during Khrushchev’s Anti-Religious Campaign // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 792–806. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Nadezhda Beliakova

Quaestio Rossica, 2020

This article considers female leadership in Evangelical Baptist communities in the postwar period... more This article considers female leadership in Evangelical Baptist communities in the postwar period. The authors examine the extent to which the division of roles in religious communities was gender-dependent and how contemporaries perceived and described the roles of men and women in Baptist communities. The authors refer to materials from the town of Rasskazovo (a centre of Tambov region); there, the community of Baptists was led by Antonina Terekhova and Anna Zheltova. The documents studied demonstrate that the leaders of the community combined traditional “women’s” roles, such as looking after their children and grandchildren and running a household, with management of the religious community. This practice was heavily criticised and then persecuted by a governmental official, who, while restricting religious life in general, was also concerned about the gender of the community’s leader. The authors refer to such sources as oral accounts they collected, the archive of the Authorised Council for Religious Affairs (Tambov region), the archival collection of A. I. Klibanov’s expedition to Tambov region (1959), and the internal archive of the Russian Union of Evangelical Christian Baptists. The authors conclude that female leadership, often interpreted as “fanaticism”, was not suited for the format of religious life proposed by Soviet secular institutions. The fact that they had families made women more vulnerable to attacks from public institutions but also reduced the likelihood of direct repression.

Внимание авторов сосредоточено на анализе женского лидерства в общинах евангельских христиан-баптистов в послевоенный период. В статье поставлены вопросы о том, насколько гендерно детерминированным было распределение ролей внутри религиозных сообществ и как современники событий воспринимали и описывали мужские и женские роли в евангельско-баптистских общинах. Феномен женского лидерства рассмотрен на материалах городка Рассказово (районного центра Тамбовской области), где общиной евангельских христиан-баптистов руководили Антонина Терехова и Анна Желтова. Документы показывают опыт совмещения традиционных женских ролей – заботы о детях и внуках, содержания дома – с организацией богослужебной жизни общины, и эта практика подвергается критике, а затем и откровенному преследованию со стороны государственного чиновника, который не только выступает в роли контролера и ограничителя религиозной жизни в целом, но и не скрывает своей озабоченности гендерной принадлежностью руководительницы общины. Источниковую базу статьи составили устная история, собранная авторами, архив фонда уполномоченного Совета по делам религий по Тамбовской области, архивный фонд экспедиции А. И. Клибанова в Тамбовскую область (1959) и внутренний архив Российского союза евангельских христиан-баптистов. Авторы приходят к выводу, что женское лидерство, воспринимаемое как проявление фанатизма, не вписывалось в формат религиозной жизни, предлагавшейся советскими секулярными институтами. Наличие семей делало женщин более уязвимыми для атак на них со стороны общественных инстанций, но уменьшало угрозу прямых репрессий.

Mezin S. The History of Pre-Petrine Russia as Recounted by Voltaire: The View of an Enlightened European // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 807–822. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses Voltaire’s evaluation of pre-Petrine Russia, its evolution, the sources of ... more This article analyses Voltaire’s evaluation of pre-Petrine Russia, its evolution, the sources of Voltaire’s data on medieval Muscovy, and his Russian contemporaries’ attitude to the historical work of the enlightener. The topic of Russia is touched upon in a number of Voltaire’s works: The History of Charles XII, Anecdotes of Peter the Great, Essay on the Customs and the Spirit of the Nations, and History of the Russian Empire under Peter the Great. Peter I is always characterised as the “creator” of a new Russia. This idea, as well as European stereotypes of Muscovy, determined the author’s attitude to pre-Petrine Rus’. Voltaire created a picture of a barbaric society characterised by superstitions, ignorance, despotism, the enslavement of its subjects, the dominance of Asian customs, and isolation. In History of the Russian Empire under Peter the Great, Voltaire softens his characterisation of pre-Petrine Rus’. It no longer looks to him like a country stuck in its barbarism. Voltaire emphasises the desire of Peter’s predecessors for transformation, as a result of which the picture of medieval Russia acquires a more realistic form. On becoming acquainted with the sources, the enlightener’s observations indicate the formation of a new look at the process of civilization. The article’s author singles out issues of medieval history of Russia considered by Voltaire in his works and the sources that formed the basis of the “Russian” works of the famous French writer, paying attention to the conclusions that ultimately not only confirmed Voltaire’s new history of Russia, but also outlined novel ways to study world history.

Анализируются данные Вольтером оценки допетровской России, их эволюция, источники сведений о средневековой Московии, отношение российских современников к историческим сочинениям просветителя. Русская тема представлена в нескольких исторических сочинениях Вольтера: «История Карла XII», «Анекдоты о царе Петре Великом», «Опыт о нравах и духе народов», «История Российской империи при Петре Великом». Петр I неизменно характеризовался в них как «творец» новой России. Эта идея, а также европейские стереотипы о Московии определяли отношение автора к допетровской Руси. Вольтер создавал картину варварского общества, для которого характерны суеверие, невежество, деспотизм власти и рабство подданных, господство азиатских обычаев, изоляция. В «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтер смягчил характеристику допетровской Руси. Она уже не выглядела у него как закостеневшая в своем варварстве страна. Вольтер отметил стремление предшественников Петра на троне к преобразованиям, в результате чего картина средневековой России приобрела более реалистические очертания. Знакомство с источниками приводило просветителя к наблюдениям, которые свидетельствуют о формировании нового взгляда на процесс цивилизации. В статье выявлены проблемы средневековой истории России, которые рассматривал в своих сочинениях Вольтер, выяснен круг источников, положенных в основу «русских» произведений знаменитого французского автора, обращено внимание на наблюдения, которые в конечном счете не только подтверждали вольтеровскую концепцию новой истории России, но и намечали новые пути в изучении всемирной истории.

Smirnov Yu. Eighteenth-Century Samara in the Diary by English Officer of the Orenburg Expedition // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 823–834. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines the Diary of the Englishman John Castle, an important source on the history... more This article examines the Diary of the Englishman John Castle, an important source on the history of the Orenburg Expedition (Commission) and regions where it operated. The expedition made a notable contribution to the annexation of new territories in southeast Russia and their development. The Diary is one of the few graphical testimonies on the history of the territory, as Castle was a draughtsman. The Diary was published in German in 1784 while a translation into Russian was only released in 1998. The article’s author also refers to another translation of parts of the Diary devoted to Samara translated by A. Ognev in the same year. The research demonstrates that Castle’s work contains noteworthy data on matters other than Kazakhstan, which until now has been of primary importance for specialists working with the source. It contains authentic and unique data on the daily life of Russian towns bordering Asian countries in the eighteenth century. The Diary also relates its author’s communications with the outstanding statesmen I. Kirilov and V. Tatishchev, Castle’s superiors. They headed the Orenburg Expedition (Commission) when its headquarters was located in Samara. Foreign specialists worked in the expedition because Russian modernisation relied on progressive foreign experience and a policy of attracting foreigners into Russian service. The view of a non-Russian expert on local realities is important given the presence of many actors on the outskirts of the empire. Social groups, including foreigners who served in Russia, participated in the process of forming “collective representations” of a society undergoing modernisation. This process had its own peculiarities in territories where modernisation and colonisation via the “frontier model”: Bashkiria, the Southern Urals, the Trans-Urals, and the Trans-Volga regions. Beyond any doubt, the search for and analysis of the written and artistic heritage of foreign witnesses of the development of southeastern Russia in the first half of the eighteenth century will add to our knowledge about an important epoch of Russian history and the life of its southeastern territories.

Статья посвящена важному источнику по истории Оренбургской экспедиции (комиссии) и регионов, где она действовала, – «Дневнику» английского сотрудника Джона Кэстля. Экспедиция внесла заметный вклад в освоение новых территорий на юго-востоке страны. Дневник является одним из немногих визуальных исторических источников, поскольку Кэстль служил рисовальщиком. На немецком языке он появился в печати в 1784 г., перевод на русский язык был опубликован в 1998 г. Независимо от этого издания, в том же году были опубликованы разделы дневника, посвященные Самаре, в переводе А. Н. Огнева, которые были привлечены к анализу. В ходе исследования выяснилось, что сочинение Кэстля содержит важные сведения не только о Казахстане, на что до сих пор было нацелено внимание специалистов; в нем имеются уникальные достоверные сведения о повседневности российских городов XVIII в., стоявших близ границ с народами и странами Азии. В «Дневнике» рассказано об общении автора с выдающимися государственными деятелями, замечательными учеными И. К. Кириловым и В. Н. Татищевым, под чьим началом служил Кэстль. Они возглавляли Оренбургскую экспедицию (комиссию), когда ее штаб находился в Самаре. Иноземные специалисты работали в этой экспедиции, так как российская модернизация проводилась с опорой на прогрессивный зарубежный опыт и предусматривала привлечение иностранцев на русскую службу. Взгляд иноземного специалиста на местные реалии важен в связи с наличием множества акторов исторического процесса на каждой имперской окраине. Каждая из социальных групп, включая служивших в России иностранцев, участвовала в процессе формирования коллективных представлений общества, переживавшего процесс модернизации. Этот процесс имел свои особенности на тех территориях, где модернизация и колонизация протекали в условиях «фронтирной модели»: это Заволжье, Башкирия, Южный Урал и Зауралье. Поиск и анализ письменного и художественного наследия иностранных участников и свидетелей освоения юго-востока России в первой половине XVIII в. полезен для углубления знаний о рассматриваемой эпохе в жизни России и ее территорий.

Frolov V. The Image of Chinа as Interpreted by the Military Periodical Letopis’ voiny s Yaponiyey // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 835–846. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses the distinctive features of the image of China (Qing Empire) on the pages o... more This article analyses the distinctive features of the image of China (Qing Empire) on the pages of the periodical Letopis’ Voiny s Yaponiyey (Chronicle of War with Japan) by its reporters. The Far Eastern neighbour of Russia appears as a state that lacks strong authority within the country and is unable to fully carry out an independent foreign policy. The authors of the Letopis’ do not ignore that China is close to Japan culturally and religiously and consider it a possible adversary of the Russian Empire. However, they also believe that China is unable to become an active participant in the Russo-Japanese War of 1904–1905 due to political pressure from the European powers and the US. The reporters of the Letopis’ pay special attention to the fact that as early as the beginning of last century, the Chinese were ready to “rise” and begin their struggle for independence, both from foreign powers and from the hated national elite of China, the Manchu Qing dynasty. In conclusion, the study argues that in the early twentieth century, the media, primarily newspapers and magazines, were given a special and important role in the Russian Empire in promoting the interests of the state and government. It was then that official and pro-governmental periodicals in Russia began, if necessary, to turn into a tool for forming the image of certain states (as an ally, enemy or neutral state) in the minds of the public in accordance with the will of the political elite.

Исследуются отличительные черты образа Китая (Империи Цин), формировавшиеся на страницах периодического издания «Летопись войны с Японией» его корреспондентами. Дальневосточный сосед России предстает государством, которое не имеет сильной власти внутри страны и не способно в полной мере осуществлять самостоятельную внешнюю политику. Авторы «Летописи» не обходят стороной и тот факт, что Китай достаточно близок Японии в культурно-религиозном отношении, и рассматривают его в качестве возможного противника Российской империи. Правда, при этом они считают, что Китай не в состоянии стать активным участником Русско-японской войны 1904–1905 гг. из-за политического давления со стороны европейских держав и США. Отдельное внимание на страницах своего журнала корреспонденты «Летописи» обращали на то, что китайцы уже в начале прошлого столетия были готовы подняться и начать борьбу за обретение своей независимости как от иностранных держав, так и от ненавистной национальной элите Китая маньчжурской династии Цин. Сделан вывод о том, что в начале XX в. в Российской империи средствам массовой информации, в первую очередь газетам и журналам, отводилась особая роль в пропаганде интересов государства и власти. Именно в тот период официальные и проправительственные периодические издания в России стали превращаться при необходимости в инструмент по формированию в сознании народных масс образа того или иного государства (союзника, врага, нейтрального государства), угодного политической элите (власти).

Kirzhayeva V., Osovsky O. The Pedagogical Life of the Russian Emigration in London: From Hope to Disappointment // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 847–860. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers little-known episodes of the pedagogical life of the Russian emigration in... more This article considers little-known episodes of the pedagogical life of the Russian emigration in England. A relatively small number of Russian refugees, a lack of a legal framework, and financial difficulties prevented the Russian diaspora from establishing a system of national education similar to that created by the Russian emigration in Czechoslovakia, France, or Yugoslavia. The upbringing and education of children and youth became a social, cultural, and educational task for the Russian scientific and pedagogical community in London. The article shows the pedagogical life of “Russian” London through the prism of Russian educator N. Hans’ biography. His life and work have only recently become an object of close attention in Russian émigré studies. Hans’ life in England is a rare example of a Russian scholar’s integration into a foreign scientific and educational space. Hans actively participated in the establishment of Russian People’s University and children’s summer camps. The organisation of the Russian Teachers Group in London enabled the Russian pedagogical community to join the process of building the Russian émigré school, and Hans to become one of the most prominent figures in the social pedagogical movement. He participated in the work of conferences and councils of émigré pedagogical organisations and published articles in émigré periodicals about Russian and foreign schools and new methods of teaching. The authors introduce new archival documents and materials from émigré and English periodicals of the 1920s. Excerpts from teachers’ curricula vitae provide information about their everyday life in London. The pedagogical life of Russian London is a history of people’s lives which adds to the history of Russian emigration in the twentieth century.

Статья посвящена малоизвестным эпизодам педагогической жизни русской эмиграции в Англии. Относительно небольшое количество русских беженцев, отсутствие правовой базы и финансовые трудности не позволили русской диаспоре построить систему национального образования, аналогичную той, которая была создана русской эмиграцией в Чехословакии, Франции или Югославии. Воспитание и образование детей и юношества становились социальной и культурно-просветительской задачей, на решение которой были направлены силы научной и педагогической общественности «русского Лондона». Ее педагогическая жизнь рассмотрена сквозь призму судьбы педагога-эмигранта Н. А. Ганца, чья биография и научное творчество лишь в последние годы стали объектом внимания отечественной эмигрантики как редкий пример последовательной интеграции русского ученого в иноязычную научно-образовательную среду. При его участии создается Русский народный университет, организуются летние детские лагеря. Формирование Группы русских учителей в Лондоне позволило русской педагогической общественности включиться в общий процесс строительства школы российского зарубежья, а Н. А. Ганцу – стать одной из наиболее заметных фигур ее общественно-педагогической жизни. Это проявилось в его участии в работе съездов и конференций эмигрантских педагогических организаций, публикации статей в эмигрантской периодике о русской и зарубежной школе, о новых методах обучения. Вводятся в научный оборот архивные документы, используются материалы эмигрантской и английской периодики 1920-х гг. Приводимые фрагменты из анкет русских учителей дают наглядное представление о бытовой стороне их жизни в Лондоне. Педагогическая жизнь русского Лондона предстает как история человеческих судеб, что добавляет новые детали в историю русской эмиграции ХХ в.

Fedyakin S. The Faces of Florence in Aleksandr Blok’s Italian Poems // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 861–870. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines the first two poems in Aleksandr Blok’s cycle Florence, which describe two ... more This article examines the first two poems in Aleksandr Blok’s cycle Florence, which describe two opposite images of the city. The poet visited Italy in 1909, and his impressions are reflected in these poems. In the first poem, the city is compared to “Judas”: the poet maintains that Florence has betrayed its glorious past for the sake of the benefits accruing from civilization. Blok’s curses are reminiscent of his argument with V. V. Rozanov about the earthquake in Messina. Rozanov perceived the tragedy sympathetically, as a person capable of perceiving the smallest details of life. Rozanov accused Blok of indifference because the poet considered the earthquake a prologue to future disasters in the life of mankind. The second poem of the cycle compares the city to “a delicate iris”. The tone of denial in the first poem forced the editor of the Apollon magazine to refuse to publish the poem, though Blok explained in a letter that the image had been achieved through suffering. Blok’s perception of Florence was formed by signs of modern life, by Dante’s story (who was expelled from his hometown and found shelter in Ravenna), and by an episode where Blok witnessed the transportation of a dead man. The second image is connected with the poet moving to another part of the city by the Cascine Park, where there were many irises. The image of the flower made Blok remember Shakhmatovo, where he had looked after irises. A description of Florentine irises can also be found in a book by A. N. Beketov, the poet’s grandfather. The image of irises creates a different impression of Florence. The combination of the two visible impressions is connected with the “special optics” of the poet. He found Leonardo da Vinci’s oeuvre similar to his perception of the air, as “black”. The colour inversion when something transparent looks black, like when someone sees another person’s pupils, gives the poet the ability to see the world “from the outside” in its integrity. Such a vision also gives Blok the opportunity to combine the two images of one city.

В центре исследования – первые два стихотворения Александра Блока из цикла «Флоренция», которые рисуют противоположные друг другу образы. Впечатления, отразившиеся в этих произведениях, связаны с пребыванием поэта в Италии в 1909 г. В первом стихотворении город сравнивается с Иудой: поэт увидел, что Флоренция предает свое великое прошлое ради благ цивилизации. Проклятия, насылаемые городу, заставляют вспомнить полемику В. В. Розанова и А. А. Блока о недавнем землетрясении в Мессине. Розанов воспринял трагедию взглядом сочувствующего человека, способного всматриваться в мельчайшие детали жизни. Для Блока, которого Розанов упрекал в равнодушии, Мессина – пролог к новым грядущим катастрофам в жизни человечества. Во втором стихотворении цикла город сравнивается с «ирисом нежным». Пафос отрицания в первом стихотворении заставил редактора журнала «Аполлон» отказаться от его публикации, хотя Блок пояснил в письме, что образ этот «выстраданный». Повлияли на восприятие Флоренции и приметы современной жизни, и судьба Данте, который был изгнан из родного города и нашел приют в Равенне, и эпизод с перевозкой покойника, свидетелем которого был Блок. Второй образ связан с переездом поэта в другую часть города, рядом с которой находился парк Кашине, где цвели ирисы. Образ этого цветка связан у поэта с родным Шахматовым, где он ухаживал за ирисами, описание флорентийских ирисов обнаруживается также в книге А. Н. Бекетова, деда поэта. Через образ ириса приходит другое впечатление о Флоренции, во многом противоположное первому. Это совмещение двух зримых впечатлений связано с особой оптикой поэта, который в живописи Леонардо да Винчи увидел родственное себе чувство, что «воздух черный». За цветовой инверсией, когда прозрачное видится как черное, как, например, человек видит зрачок другого человека, ощутима способность видеть мир «извне», в его целостности. Именно такое зрение и дает возможность поэту совместить два образа одного города.

Vasilyeva M. Recollections of the Future in the Italian Text of Andrei Beloborodov // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 871–886. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article explores the work of Andrei Yakovlevich Beloborodov (1886–1965), an architect, graph... more This article explores the work of Andrei Yakovlevich Beloborodov (1886–1965), an architect, graphic artist, and memoirist. An outstanding representative of Russian emigration, he has long been ranked among the names of the highest order abroad. Beloborodov gained great fame in Italy, where he settled down in 1934 and where his gift as an architect and graphic artist flourished. Beloborodov was an author of the iconic architectural and publishing projects of the early twentieth century; however, his name has been forgotten in his homeland. The article tracks the biographical background of the artist’s work and the pre-revolutionary period of their formation, later described by Beloborodov in his Memoirs. The author examines the place of the Palladian architect in the architectural tradition of the early twentieth century, which revived great Italian classicism in St Petersburg. Beloborodov’s work is explored comprehensively: his memoir heritage is interpreted as part of a single discourse of a retrospective architect, while his outstanding long-term graphic cycle The Great Island (Grande Isola, 1939–1953) is considered part of the general mnemonic tradition of Russian abroad, which was especially clearly manifested in the literature of the first wave of Russian emigration. Special attention is paid to the image of the city as a model of the world in the artist’s graphic design. Beloborodov’s philosophy of the city and fantasy urban cycles are considered as part of the émigré “post-Petersburg” text. At the same time, the island symbolism and metaphorical architectural images in the cycle Great Island are compared with the “architectural” code of the later projects of the Russian abroad in the interwar years (Chisla and Novy Grad magazines). The article’s author employs historical, hermeneutic, and comparative research methods. The purpose of the work is to actualise Beloborodov’s artistic heritage. One of the main results of the study is to provide a multidimensional reception of this outstanding architect/idiosyncratic memoirist and help study his urban metaphysics as a close interweaving of Italian and Russian architectural traditions, a vivid illustration of the relevant sociopolitical and cultural dialogue of the 1930s around the international place of the Russian abroad.

Исследуется творчество архитектора, графика и мемуариста Андрея Яковлевича Белобородова (1886–1965). За рубежом как выдающийся представитель русской эмиграции он давно причислен к именам первого ряда. Большую известность Белобородов снискал в Италии, где поселился с 1934 г. и смог в полной мере раскрыть свой дар архитектора и графика. На родине художника, автора знаковых архитектурных и издательских проектов начала XX в., его имя забыто. Прослеживается биографическая канва творчества художника, дореволюционный период становления, описанный впоследствии Белобородовым в «Воспоминаниях». Отмечается место архитектора-палладианца в зодческой традиции начала ХХ в., возрождавшей в Петербурге итальянский большой классицизм. Творчество Белобородова исследуется комплексно – его мемуарное наследие интерпретируется как часть единого дискурса архитектора-ретроспективиста, а его выдающийся многолетний графический цикл «Великий остров» (Grande Isola, 1939–1953) – как часть общей мнемонической традиции русского зарубежья, особенно ярко проявившейся в литературе первой волны русской эмиграции. Особое внимание уделяется образу города как модели мира в графике художника. Философия города и фантазийные урбанистические циклы Белобородова рассматриваются как часть эмигрантского «постпетербургского» текста. Вместе с тем его островная символика и метафорические архитектурные образы в цикле «Великий остров» сопоставляются с «архитектурным» кодом новейших проектов русского зарубежья межвоенных лет (журналы «Числа», «Новый град»). Для статьи характерны исторический, герменевтический и компаративистский методы исследования. Цель работы – актуализировать творческое наследие А. Я. Белобородова. Основные результаты исследования предлагают многомерную рецепцию творчества выдающегося архитектора и самобытного мемуариста, помогают рассматривать его урбанистическую метафизику как глубинное переплетение итальянской и русской зодческих традиций и вместе с тем как ярчайшую иллюстрацию злободневного общественно-политического и культурного диалога 1930-х гг. вокруг места зарубежной России в мире.

Parfentyeva N., Parfentyev N. Rembrandt’s Danaë as Perceived by Russian Postmodern Artists // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 887–901. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers works of contemporary artists inspired by Rembrandt’s Danaë (1636). The ar... more This article considers works of contemporary artists inspired by Rembrandt’s Danaë (1636). The article’s purpose is to reveal the authors’ approaches to the perception of Rembrandt’s masterpiece and the representation of the well-known image in modern art. Paintings found at the exhibition In Memory of a Masterpiece (Chelyabinsk, 2006) are studied in the context of postmodern tendencies. Temporal, spatial, stylistic, cultural, and symbolic layers in works devoted to Danaë not only coexist and interact but are also presented with maximum irony, which is studied in the article through the prism of J. Baudrillard’s theory of simulacra and that of “double copying” by R. Barthes. Artists get actively involved in the game, which is realised by decanonising and fragmenting the original and creating unexpected extravagant combinations. Their dialogue with Rembrandt involves borrowings from the original through direct citation and other forms, i. e. allusions, reminiscences, and the grotesque. The article’s authors classify works according to how the artists use different citation formulas containing explicit and implicit references to the original painting. In their interpretations, contemporary artists present the “memory of Danaë” in nostalgic and ironic ways, also using play, parody, and protest. Together with this, the play on 20th-century styles is easy to notice and ranges from naïve art, primitivism, and minimalism to expressionism, symbolism, cubism, abstractionism, surrealism, suprematism, etc. As a result, what emerges is a mega-text where canon and tradition interact with the unique form chosen by the author of a particular painting. Even though all the works are united by a single theme and scale, the artists demonstrate a high degree of freedom, a spirit of contest, and play in the context of the postmodernist perception of the heritage of Rembrandt. They start a dialogue with the great Dutch painter, each of them being a mature and recognised master, which adds to the project’s artistic importance. The variations on the theme of Danaë by Rembrandt dramatically differ from each other from the point of view of composition, technique, colour, and style. The artists make it possible for the well-known plot to be prolonged and actualised, making it a sign of contemporary culture and convincing the viewer of the vast possibilities of modern art.

Авторы обращаются к работам современных художников, выполненным по мотивам картины Рембрандта «Даная» (1636). Цель исследования – выявить авторские подходы в восприятии рембрандтовского произведения и воплощении хрестоматийного образа в современном искусстве. Картины, представленные на выставке «Памяти шедевра» (Челябинск, 2006), рассматриваются в контексте постмодернистских тенденций. Временные, пространственные, стилистические, культурно-символические пласты в работах на тему «Данаи» не просто соседствуют и взаимодействуют, но и подаются с максимальной долей иронии, что рассматривается в ключе теории симулякров Ж. Бодрийяра и «двойного кодирования» Р. Барта. Художники активно включаются в игровую стихию, что проявляется в деканонизации и фрагментации первоисточника, создании на его основе неожиданных, порой эпатажных комбинаций. Диалог с Рембрандтом включает заимствование первоисточника как в виде его прямого цитирования, так и в иных формах – аллюзии, реминисценции, гротеска. Работы классифицируются по способу применения художниками цитатных формул, содержащих эксплицированную (явную) или имплицитную (неявную) отсылку к произведению-первоисточнику. Современные художники представили «память о Данае» в ностальгической, иронической, игровой, пародийной, протестной интерпретациях. При этом ярко прочитывается игра со стилями ХХ в. – наивным искусством, примитивизмом, минимализмом, экспрессионизмом, символизмом, кубизмом, абстракционизмом, сюрреализмом, супрематизмом и др. В результате рождается мегатекст, в котором канон и традиция взаимодействуют с уникальной формой авторской репрезентации. Несмотря на заданные условия (работы объединены единой темой и единым масштабом), художники продемонстрировали высокую степень свободы, дух творческого состязания, игры в контексте постмодернистского восприятия наследия Рембрандта. Каждый из них вступил в диалог с великим голландцем, уже будучи зрелым и признанным мастером, что усилило художественное значение проекта. Созданные вариации на тему «Данаи» Рембрандта резко различаются по композиции, технике, колориту и стилистике. Художникам удалось продлить сюжет во времени, сделать его признаком современной культуры, убедить зрителя в широких возможностях современного искусства.

Dronov P. Daniil Kharms’ Phraseology as Translated into English, Serbian, and Irish: Semantics and National/Cultural Peculiarities // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 902–915. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines the meaning and use of idioms with reference to parallel texts, nominations... more This article examines the meaning and use of idioms with reference to parallel texts, nominations of gestures and speech formulas, and the national/cultural peculiarities of an author’s phraseology. The article refers to translations of Daniil Kharms’ Incidences into Serbian, English, and Irish. The author studies the meanings of idioms used by Kharms and their modifications, the actualisation of certain semantic components as part of the translation process, and the rendition of the national/cultural peculiarities of idioms. The choice of a translation equivalent for an idiom depends of the author’s ability to use idioms and their modifications. Kharms does not use idioms very often, but there are idioms in his texts whose use is untypical from the point of view of semantics: this makes the search for an equivalent in the language of translation challenging. The author analyses the culture-specific nature of Russian idioms in the text, including situations where the equivalent in the translation is also culture-specific (e. g. in the case of the Russian idiom хоть святых вон выноси). The article also focuses on the shades of meaning in international idioms and the appearance of translator’s false friends in case of dated idioms (cf. поставить себя на какую-л. ногу, i. e. ‘start behaving in a certain way’ vs. поставить кого-л. на ноги). Additionally, the work considers the influence of the linguistic worldview on translation transformations, such as the specification of urban landscape in the Irish translation, i. e. the use of the language of the rural population.

Работа посвящена особенностям значения и употребления идиом, номинаций жестов и речевых формул, а также национально-культурной специфике авторской фразеологии. Материалом для исследования послужили переводы сборника Даниила Хармса «Случаи» на сербский, английский и ирландский языки. Анализируются значение фразеологизмов и их модификаций, использованных Хармсом, актуализация тех или иных семантических компонентов при выборе переводческого эквивалента, передача национально-культурной специфики идиом. Выбор эквивалента идиомы зависит от того, насколько сам автор склонен употреблять идиомы и их модификации. Хармс прибегает к использованию идиом сравнительно редко, однако у него обнаруживается целый ряд примеров их употребления, нетривиальных с точки зрения семантики и выбора переводческого эквивалента. Анализируется национально-культурная специфика русских идиом в представленном тексте, в том числе в тех ситуациях, когда выбранный эквивалент также является культурно-специфичным (например, при переводе рус. хоть святых вон выноси). Изучаются оттенки значений фразеологических интернационализмов, а также появление ложных друзей переводчика в результате устаревания идиом (ср. устар. поставить себя на какую-л. ногу – ‘начать вести себя каким-л. образом’ vs. поставить кого-л. на ноги). Помимо этого, в работе ставится вопрос о влиянии языковой картины мира на переводческие трансформации наподобие конкретизации городского ландшафта в ирландском переводе (то есть на языке преимущественно сельского населения).

Bergelson M., Kibrik A., Raskladkina M. The Language of a Lost Russian Region in the Historical Context of Russia’s Eastward Expansion // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 916–936.

by Quaestio Rossica and Marina Raskladkina

Quaestio Rossica, 2020

This paper presents the results of a pilot field study of the Russian language of a group of East... more This paper presents the results of a pilot field study of the Russian language of a group of East Siberian old settlers in the context of their ethnic and cultural history and their role in Russian expansion eastward, including Alaska between the eighteenth and nineteenth centuries. From a linguistic perspective, the regional features of the old settlers’ Russian language testify to the cultural and historical processes that involved various groups of the Russianspeaking population of Eastern Siberia. This paper aims at comparing these linguistic materials to the data on the Russian language of Alaska found by the authors, which may help clarify the historical processes that shaped the Russian linguistic and cultural landscape of Alaska, the only overseas Russian region. Linguistic data from Siberia are checked against those of Alaskan Russian – a language of intercultural communication in Alaska from the beginning of the Russian America period (mid-eighteenth century) and through to the mid-twentieth century. The research on Alaskan Russian is based on the variant spoken in Ninilchik (Kenai Peninsula) that has survived until the present time. The lexical, grammatical, and phonological features of Ninilchik Russian demonstrate both contact features of this idiom and its peculiarities as a variant of Russian. This description is followed by data from the language of the so-called “teamster old settlers” from the Pokrovsk region in Yakutia. It is known that Russian old settlers from Siberia, and especially teamster old settlers, made up a considerable part among the Siberian Russians who were coming to Alaska in the nineteenth century. However, drawing on a comparison of the two sets of linguistic data, the authors conclude that the dialect they speak is quite different from the varieties of Russian spoken in Alaska.

Представлены результаты пилотного полевого исследования русского языка старожилов северо-востока Сибири в контексте их этнокультурной истории и роли в реализации российской экспансии на восток (включая Аляску) в XVIII–XIX вв. Региональные особенности русского языка старожилов рассматриваются как свидетельство культурно-исторических процессов, в которые были включены различные группы русскоязычного населения Северо-Восточной Сибири. Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы сопоставить эти данные с имеющимися у авторов данными по русскому языку Аляски, что могло бы пролить свет на исторические процессы, которые сформировали русский языковой и культурный ландшафт Аляски, единственного «заморского» региона России. Языковой материал, полученный в Сибири, сравнивается с аляскинским русским – языком межкультурной коммуникации на Аляске с первых дней Русской Америки (середина XVIII в.) и до середины XX в. Представленные исследования аляскинского русского базируются на том его варианте, который до последнего времени сохранялся в пос. Нинильчик (Кенайский полуостров). Краткое описание лексических, грамматических и фонетических черт нинильчикского русского демонстрирует и контактные черты этого идиома, и его специфику как варианта русского языка. Это описание сопоставляется с данными языка так называемых «ямщицких старожилов» (Покровский район, Якутия). Известно, что представители русских старожилов Сибири, и в особенности ямщицких старожилов, составляли значительную часть тех россиян, которые прибывали в течение XIX в. на Аляску из Сибири. Но на основании сопоставленных в статье языковых данных авторы делают вывод, что диалект, на котором говорят покровские старожилы, значительно отличается от разновидности русского языка, представленного на Аляске.

Shishkin V. …The French king wrote to our Sovereign about love: Henry III de Valois and the Emperors of Muscovy // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 939–962. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article is an analytical review of five letters by King Henry III of France and Poland to th... more This article is an analytical review of five letters by King Henry III of France and Poland to the Russian tsars Ivan IV and Fyodor I between 1574 and 1588. The author reconstructs their content based on extant sources from archive collections in Russian and French libraries. The appendix provides evidence about the attribution of one of Henry III’s letters from 1588, which was previously considered to have been addressed to Fyodor by Henry IV de Bourbon in 1589: its transcription based on three copies with a Russian translation. Based on the materials of royal and diplomatic correspondence, the article also traces the evolution of relations between the monarchs of the two countries in the second half of the sixteenth century.

Представлен аналитический обзор пяти писем короля Франции и Польши Генриха III де Валуа, адресованных русским царям Ивану IV Васильевичу и Федору I Ивановичу в 1574–1588 гг. Содержание большей части из них реконструируется по отрывочным источникам из отечественных и французских библиотечных и архивных собраний. В приложении приводятся доказательства атрибуции письма Генриха III 1588 г., прежде считавшегося адресованным Федору Ивановичу в 1589 г. от Генриха IV, а также его транскрипция с учетом трех сохранившихся списков и с русским переводом. Основываясь на материалах монаршей и дипломатической переписки, автор прослеживает эволюцию отношений между монархами двух стран во второй половине XVI в.

Krausz T. Hungarian Troops in World War II: The Bitter Truth of Archival Documents and an Attempt at Revision // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 965–978. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This study analyses how Hungarian historiography reflects the revision of the results of the Grea... more This study analyses how Hungarian historiography reflects the revision of the results of the Great Patriotic War. From the position of the ideas of totalitarianism, Hungarian historian Krisztián Ungváry equals the roles of Nazi Germany and the USSR played in World War II, thus equating the two regimes. A number of Hungarian historians distort the role of the Hungarian occupation army in the genocide on Soviet territory and falsify the history of the partisan war, ignoring the peculiar annihilative character of the Nazi war in the East. Ungváry completely overlooks the fundamental differences between the fates of German and Soviet prisoners of war. This study aims to provide a brief overview of the reasons for this distorted approach. The second part of the publication mostly focuses on the falsification of sources and the neglect of objective statistics. The neglect of documents from Russian archives in national Hungarian historiography, caused by misunderstood patriotism, is capable of not only splitting public opinion but is also very distant from the principles of academic scholarship.

В исследовании анализируется, как венгерская историография отражает процессы ревизии результатов Великой Отечественной войны. Венгерский историк Кристиан Унгвари в духе идеи тоталитаризма отождествляет роли нацистской Германии и Советского Союза во Второй мировой войне, и тем самым отождествляются оба режима. Ряд венгерских историков искажают роль венгерской оккупационной армии в геноциде на советской территории, а также фальсифицируют историю партизанской войны, игнорируя особый, истребительный характер нацистской войны на Востоке. Унгвари полностью упускает из виду основные различия, касающиеся судьбы немецких и советских военнопленных. Это исследование пытается дать краткое представление о причинах такого искаженного подхода. Во второй части публикации больше внимания уделяется приемам фальсификации источников, пренебрежению объективной статистикой. Игнорирование документов из российских архивов, вызванное ложно понятым патриотизмом в национальной венгерской историографии, способно только расколоть общественное мнение и далеко отстоит от принципов академической науки.

Isaev I., Kornev A., Lipen S., Zenin S. The “Machine of Power” and Aspects of Political Balance // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 979–992. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article explores the historical pattern of the evolution of power technologies. The methodol... more This article explores the historical pattern of the evolution of power technologies. The methodological basis relies on the philosophical movements of the twentieth century (phenomenology, structuralism, etc.) and works by P. Bourdieu, C. Lefort, N. Luhmann, D. Naisbitt, P. Sloterdijk, M. Foucault, O. Spann, F. G. Jünger, N. Elias, and a number of other authors. The creation of technologies for managing society and complex power mechanisms (“power machines”) are a general pattern of social development. The notion of dynamic power balance acts as a mandatory attribute of the management of society and focuses political activity on the constant consideration of numerous phenomena, circumstances, and interests. The state, as the main instrument of political management, seeks to constantly strengthen its power both within and without, and to spread it ever more to new spheres of social relations and territories. But over time, first in the sphere of international law, universal principles are recognised that establish the limits of power and assume the impossibility of strengthening the power of any one state (the idea of political balance of sovereign national states). In domestic politics, the increasing degree of agreement and gradually developing mechanisms of consensus contribute to the reduction of the role played by direct violence and the emergence of a system of institutions that were perceived as legitimate. Previous spontaneous processes and collisions of opposing forces are translated into technical, organisational, normative language – and political dynamics – into static social structures. Chaos and uncertainty are replaced by ideas about the desired ideal and order. The new “power machine” also receives a new justification that is no longer transcendent, but rather rational and technological. Constantly improving and becoming more complex, the “power machine” becomes ever more effective. The “technical” regularities of the organisation and functioning of political power, which determine the new social role of the “power machine”, come to the fore. The state, which is organised into a mechanism with supreme political power and absolute authority, has a decisive influence on the development of society. The transition from a dynastic to a bureaucratic state depersonalises the “power machine”. The figure of a monarch with absolute power dissolves in the hierarchy of numerous officials vested with power. The organisation of power to a large extent separates carriers or subjects of power from their decisions. There is no visible mechanism of power and subordination and the opposite interests of the ruling and the governed. Further, in the twentieth-century industrial revolutions, the “power machine” is forced to adapt to new social realities, i. e. to “network” relations where communication and connections between people and their groups become fundamental. This leads to the creation of new management structures with a plurality of centres.

Исследуются исторические закономерности эволюции властных технологий. Методологической основой представленных рассуждений послужили философские направления ХХ в. (феноменология, структурализм и др.), работы П. Бурдьё, К. Лефорта, Н. Лумана, Д. Нейсбита, П. Слотердайка, М. Фуко, О. Шпанна, Н. Элиаса, Ф. Юнгера и ряда других авторов. Создание технологий управления обществом и властных сложных механизмов («машин власти») является общей закономерностью социального развития. Понятие динамического властного равновесия выступает в качестве обязательного атрибута управления обществом и ориентирует политическую деятельность на постоянный учет многочисленных явлений, обстоятельств, интересов. Государство как основной инструмент политического управления стремится к усилению своей власти как внутри, так и вовне, ко все большему распространению ее на новые сферы общественных отношений и территории. Но сначала в сфере международного права получают признание универсальные принципы, устанавливающие пределы власти и предполагающие невозможность усиления и главенства власти какого-то одного государства (идея политического равновесия суверенных национальных государств). Затем во внутренней политике увеличивающаяся степень согласия, постепенно нарабатываемые механизмы консенсуса способствовали снижению роли прямого насилия, появлению системы институтов, которые воспринимались как легитимные. Прежние стихийные процессы и столкновения противоборствующих сил переводились на технический организационный нормативный язык, а политическая динамика – в социальную статику. На смену хаосу и неопределенности приходят идеи о желаемом идеале и порядке. Новая «машина власти» получает и новое, уже не трансцендентное, а рациональное технологическое (в противоположность прежнему теологическому) обоснование. Совершенствуясь и усложняясь, «машина власти» становится все более эффективной. На первый план выходят «технические» закономерности организации и функционирования политической власти, которые обусловливают новую социальную роль «машины власти». Государство, организующееся в обладающий верховной политической властью и безусловным авторитетом механизм, оказывает определяющее влияние на развитие социума. Переход от династического к бюрократическому государству обезличивает «машину власти». Фигура обладающего абсолютной властью монарха растворяется в иерархии наделенных властными полномочиями многочисленных должностных лиц. Организованность власти в значительной степени отделяет носителей, субъектов власти от принимаемых ими решений. Почти не виден механизм власти и подчинения и противоположности интересов правящих и управляемых, характерны трансцендентное единство и целостность власти. В эпоху индустриальных революций ХХ в. «машина власти» вынуждена приспосабливаться к новым социальным реалиям – к «сетевым» отношениям, в условиях которых принципиальными становятся общение, коммуникация, многочисленные взаимосвязи между людьми и их группами. Это приводит к созданию новых форм управленческих структур со множественностью центров.

Zapariy Yu. The United Nations and the Soviet Union: Diplomacy and Propaganda in the Twilight of the Cold War // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 995–1009. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yulia Zapariy

Quaestio Rossica, 2020

Referring to the preparation of Soviet diplomacy for the 3rd session of the UN General Assembly, ... more Referring to the preparation of Soviet diplomacy for the 3rd session of the UN General Assembly, this article examines the process behind the development of the political line of the Soviet delegation, as well as the principles of covering the “UN” theme by the press, informing the population and shaping public opinion on major international problems. On the basis of specific material, the author demonstrates the principles of Soviet diplomats’ work on the preparation of analytical materials, the development of recommendations, and the implementation of propaganda measures at the UN in response to the changing international situation. Archival materials allow us to understand the attitude of the Soviet political elite to multilateral diplomacy and reconstruct the USSR’s assessment of the effectiveness of the organisation’s activities both in the field of maintaining international security and in the non-political sphere. Referring to the analysis of materials from the Russian Foreign Policy Archive (AVP RF) and the Russian State Social and Political Archive (RGASPI), the author reconstructs the rationale behind the propaganda campaign in the Soviet press against Trygve Lie, the first UN Secretary-General, in connection with the publication of the annual report on the organisation’s work between 1947 and 1948. Coordinated criticism of the world’s highest-ranking diplomat became an integral part of the political game in connection with the settlement of the Berlin crisis, as well as an important element in the strategy of a massive propaganda offensive against the United States, aimed at portraying the Truman administration as the culprit of the imminent split in Europe and Germany.

На примере подготовки советских дипломатов к III сессии Генеральной ассамблеи ООН в статье рассматривается процесс выработки политической линии советской делегации, а также принципы пропагандистского освещения «ооновской» тематики, информирования населения и формирования общественного мнения по важнейшим международным проблемам. Автор на конкретном материале показывает принципы работы советских дипломатов по подготовке аналитических материалов, выработке рекомендаций и реализации пропагандистских мероприятий в ООН в ответ на меняющуюся международную обстановку. Архивные материалы позволяют понять отношение советской политической элиты к многосторонней дипломатии, реконструировать оценку СССР эффективности деятельности организации как в области поддержания международной безопасности, так и в неполитической сфере. На основе изучения материалов Архива внешней политики РФ (АВП РФ), Российского государственного социально-политического архива (РГАСПИ) реконструируются истоки пропагандистской кампании против Трюгве Ли – первого Генерального секретаря ООН в связи с публикацией годового отчета о работе организации в 1947–1948 гг. Скоординированная критика самого высокопоставленного дипломата в мире стала составной частью политической игры в связи с урегулированием Берлинского кризиса, а также важным элементом стратегии массированного пропагандистского наступления на США, цель которого заключалась в представлении в качестве виновника назревающего раскола Европы и Германии политика администрации Трумэна.

Bondarenko D. The Downfall of the Russian and Austro-Hungarian Empires and the Monarchist Counter-Revolution // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 1010–1022.

Quaestio Rossica, 2020

The aim of this article is to offer a comparative analysis of the revolutionary dissolution of th... more The aim of this article is to offer a comparative analysis of the revolutionary dissolution of the Russian and the Austro-Hungarian Empires, and also to study the process of revolution-counter-revolution, in particular, the origins, classification, and results of the monarchist counter-revolution witnessed in the territories of the former Empires. The monarchist counter-revolution in Central and Eastern Europe emerged in these countries (Russia, Hungary, Finland) precisely as a response to Soviet power and Bolshevism, as an ideology and political practice. It would not have had a serious basis during the democratic republican period of the revolution that preceded Bolshevism. The factors involved in the emergence of a monarchist counter-revolution include the following: the existence of strong monarchist traditions in society, the presence of charismatic military and political leaders who professed monarchical views (for example, Lieutenant-General Baron Carl Gustaf Emil Mannerheim in Finland, Lieutenant-General Pavlo Skoropadsky in Ukraine, Major-General Pyotr Krasnov in the Don, Vice-Admiral Alexander Kolchak in Russia, Vice-Admiral Miklós Horthy in Hungary), and, finally, international military and diplomatic support from neighboring monarchies, for instance, the German Empire and the Kingdom of Sweden in the case of Finland, the German Empire and the Austro-Hungarian Empire in the cases of Ukraine and Don, and we can also consider, in a certain sense, the Kingdom of Romania in the case of Hungary. The monarchist counter-revolution developed at the periphery of each state (for example, in Finland, it was in Vaasa, in Hungary – Szeged, in Russia – Omsk), since the capitals were captured by the Bolsheviks. Admittedly, the monarchist counter-revolution was defeated in Russia, but, in Finland and Hungary, its victory had only a provisional character, since both Kingdoms existed without their kings due to Allied pressure.

Проводится сравнительный анализ распада Российской и Австро-Венгерской империй и роли революции и контрреволюции на территориях бывших империй. Выявляются причины возникновения и классификация монархической контрреволюции, а также анализируются ее результаты. Монархическая контрреволюция в Центральной и Восточной Европе возникла именно как реакция на советскую власть и большевизм как идеологию и политическую практику. Она не имела бы серьезной основы для появления в республиканский демократический период революции, предшествовавший большевизму. Факторами монархической контрреволюции были соответствующие традиции в обществе, наличие харизматичных военно-политических лидеров, исповедовавших монархические взгляды (генерал-лейтенант барон Карл Густав Маннергейм в Финляндии, генерал-лейтенант Павел Скоропадский в Украине, генерал-майор Петр Краснов на Дону, вице-адмирал Александр Колчак в России, вице-адмирал Миклош Хорти в Венгрии), и, наконец, международная военная и дипломатическая поддержка со стороны соседних монархий (Германии и Швеции – Финляндии, Германии и Австро-Венгрии – Украине и Дону, Румынии – Венгрии). Монархическая контрреволюция возникла на окраинах государств (Финляндии – в Ваасе, Венгрии – в Сегеде, России – в Омске), поскольку столицы были захвачены большевиками. Она потерпела поражение в России, а в Финляндии и Венгрии одержала лишь временную победу, поскольку оба королевства существовали без короля по причине давления со стороны союзников.

Golovneva E., Golovnev I. The Far East in Vladimir Arsenyev’s Photographic Works: A “Repertoire” of Images // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 3. P. 1023–1036. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Elena Golovneva

Quaestio Rossica, 2020

This article explores the peculiarities of the photographic perception of the Far East by Vladimi... more This article explores the peculiarities of the photographic perception of the Far East by Vladimir K. Arsenyev (1872–1930), a traveller and researcher who wrote dozens of valuable literary and scholarly works about the region and created brilliant photographic images of its natural and ethnic diversity. The authors refer to previously unpublished archival data and photographic collections kept in the Archive of the Amur Regional Studies Society in Vladivostok and connected with Arsenyev’s expeditions in the Far East. Arsenyev’s photographic archive contains over 500 negatives, plates, and unique photographs with ethnographic, archaeological, and geographic images of the Far East, as well as images of the sovietisation of the Far Eastern frontier. These visual materials transfer historical information and are of great importance for contemporary researchers, though they still remain unstudied and unsystematised. Referring to the ideas of Russian and non-Russian researchers about photographic materials as important messages about cultures, this work starts a new historiographic page on the visual anthropology of Russia in the early twentieth century. The topic of the visualisation of the region in Arsenyev’s work is considered in the context of bearers of knowledge about the Far East and key approaches to its photographing in the early stages of photography’s development. The authors systematise the “repertoire” of photographic images found in Arsenyev’s archive according to the thematic and chronological principles. Finally, they make a conclusion about the importance of Arsenyev’s activity for the visual representation of the Russian Far Eastern frontier during the period in question.

Рассматривается специфика фотографического видения Дальнего Востока в творчестве писателя и путешественника В. К. Арсеньева (1872–1930), не только создавшего научные и литературные произведения о крае, но и оставившего яркие фотографические «портреты» его природного и этнокультурного разнообразия. Эмпирической базой исследования являются не публиковавшиеся ранее архивные документы и фотоматериалы, связанные с экспедиционной деятельностью исследователя на Дальнем Востоке, хранящиеся в Архиве Общества изучения Амурского края (Владивосток). Личный фонд В. К. Арсеньева содержит свыше 500 единиц негативов, пластин, уникальных фотодокументов, запечатлевших этнографические, археологические, географические образы, а также картины советизации дальневосточного фронтира. Эти визуальные материалы из наследия В. К. Арсеньева транслируют информацию, навсегда ушедшую в историю, и поэтому представляют особую ценность для современных исследований, хотя до сих пор остаются неописанными и несистематизированными. Опираясь на идеи отечественных и зарубежных исследователей о фотоматериалах как значимых «сообщениях» об изучаемых культурах, авторы фактически открывают новую историографическую страницу в визуальной антропологии России начала XX в. Тема визуализации региона в творчестве В. К. Арсеньева раскрывается в контексте выявления носителей «визуального» знания на Дальнем Востоке, ключевых вопросов рассмотрения региона и приемов его фотофиксации в ранний период развития фотографии. Выделяемый авторами «репертуар» фотографических образов арсеньевского архива систематизируется по тематическому и хронологическому принципам. Отмечается значение деятельности В. К. Арсеньева в визуальной репрезентации российского дальневосточного фронтира в рассматриваемый период.

Soboleva L., Redin D. An Era of Change for People and the State // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1105–1114.

Quaestio Rossica, 2020

Vox redactoris (Vol. 8. 2020. No. 4)

Kiseleva M. Juraj Križanić’s Mission to Muscovy and Symeon Polotskii’s Educational Activities at the Tsar’s Court // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1117–1131. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article concerns the intellectual situation at the court of Alexei Mikhailovich and his heir... more This article concerns the intellectual situation at the court of Alexei Mikhailovich and his heir Fyodor Alekseevich. Several factors (Nikon’s reforms and the opposition of the Old Believers, part of the court elite’s reliance on western educational models, the invitation of Kievan scribes who spoke Greek, Latin, and Polish to the Moscow Print Yard to supervise the creation of liturgical books and promote translation and publishing activity, and the experience of the first educational establishments) testify to the fact that the culture of the Muscovy faced for the first time the need to choose a strategy for its intellectual activity. The author compares the lives of Juraj Križanić (1618–1683) and Symeon of Polotsk (1629–1680). Križanić arrived in Moscow to realise a union between Moscow and Rome but failed. However, Symeon, a Belarusian who had no missionary objective, managed to carry out nearly all of Križanić’s planned intellectual innovations in the Muscovite state. This leads the author to conclude that the ruling elite was internally ready to discover the values of Christian education and enlightenment following western cultural models and that Symeon of Polotsk played a key role in their dissemination and realisation.

Автор обращается к интеллектуальной ситуации на Московском дворе периода царствования Алексея Михайловича и его наследника Федора Алексеевича. Реформы Никона и противостояние староверов, ориентация части дворцовой элиты на западные образовательные и бытовые образцы, приглашение царем киевских книжников, владевших греческим, латынью и польским языками, на Московский печатный двор для «справы» богослужебных книг и активизации переводческой и издательской деятельности, опыт первых учебных заведений показывают, что культура Московского царства впервые столкнулась с необходимостью выбора стратегии интеллектуальной деятельности. Сопоставление биографий Юрия Крижанича (1618–1683) и Симеона Полоцкого (1629–1680) выявляет исторический казус: Крижанич прибыл в Москву для реализации проекта унии Москвы и Рима и потерпел фиаско. Белорус Симеон из Полоцка, не имея миссионерской цели, практически осуществил все пункты плана Крижанича, касающиеся интеллектуальных новшеств в Московском государстве. Напрашиваются выводы о внутренней готовности властных элит государства открыть для себя ценности христианского образования и просвещения по западным культурным образцам и о безусловной заслуге иеромонаха Симеона Полоцкого в их трансляции и разносторонней реализации на Московском дворе.

Yudin A. The Azbukovnik of David Zamaray, a Proofreader of the Moscow Print Yard: Time and Word // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1132–1142. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines the Alphabet Book (Rus. Azbukovnik) by David Zamaray, a proofreader of the ... more This article examines the Alphabet Book (Rus. Azbukovnik) by David Zamaray, a proofreader of the Moscow Print Yard in the 1620s. Relying on the existing lexicographic tradition, David Zamaray created a new type of Azbukovnik, one mostly related to his professional activity. Zamaray’s Azbukovnik reflects the new vocabulary that came to Muscovite Russia with books of the so-called “Lithuanian press”. The selection and fixation of this vocabulary in the new dictionary are determined by the lexicographer’s individual approach. At the same time, the few remaining copies indicate not only the elitist nature of Zamaray’s work, but are also characteristic of different periods in its creator’s life. The late sixteenth century (1596) witnessed the publication of works by Lavrenty Zizany (including his Lexis) and saw the release of the so-called “concise” version of Zamaray’s Azbukovnik. At the time, he was still a monk at the monastery of St Anthony of Rome in Novgorod, the western boundary of Muscovite Russia. In the 1620s, Zamaray worked for the Moscow Print Yard; the interest of the Moscow authorities in the books of the Lithuanian press grew, and a new version of Zamaray’s Azbukovnik was created. In the 1630s, the dictionary’s creator was supposedly exiled due to the changes caused by the death of Patriarch Filaret and the approval of the final text of his lexicographic work. Each of these periods is reflected in Zamaray’s Azbukovnik. Being at the centre of the ideological reforms initiated and suspended by Patriarch Filaret, Zamaray was forced to take into account the changing political situation in the Muscovite state. This author of the early modern period created a new type of Azbukovnik, one which not only pays tribute to tradition, but also shows more and more individual traits of the creator.

Статья посвящена азбуковнику Давида Замарая, справщика Московского печатного двора в 20-е гг. XVII в. Учитывая сложившуюся лексикографическую традицию, Давид Замарай создает новый тип азбуковника, который связан прежде всего с его профессиональной деятельностью. В нем отражена новая лексика, которая приходит в Московское царство с книгами так называемой «литовской печати». Ее отбор и фиксация в новом словаре определены индивидуальным подходом лексикографа. При этом немногие сохранившиеся списки книжного памятника свидетельствуют не только об элитарном характере бытования труда Давида Замарая, но и о разных периодах жизни его создателя. Конец XVI в., 1596 г., издание трудов Лаврентия Зизания (в том числе и его «Лексиса») – время появления так называемой краткой редакции азбуковника Давида Замарая, еще насельника монастыря Антония Римлянина в Новгороде, на западной границе Московской Руси. 20-е гг. XVII в. – работа книжника на Печатном дворе, проявление интереса московских властей к книгам «литовской печати» и создание новой редакции азбуковника. 30-е гг. XVII в. – время предполагаемой вынужденной ссылки создателя словаря в связи с переменами, вызванными смертью патриарха Филарета, и утверждение окончательного текста его лексикографического труда. Каждый из этих периодов отражен в словнике азбуковника Давида Замарая. Находившийся в центре идеологических реформ, затеянных и приостановленных патриархом Филаретом, и вынужденный считаться с изменявшейся политической обстановкой в Московском государстве, автор раннего Нового времени создает новый тип азбуковника, в котором не только отдана дань традиции, но и все больше проявляются индивидуальные черты создателя книжного памятника.

Nikulin I. Priesthood and Tsardom as Viewed by Siberian Metropolitan Ignatii (Rimsky-Korsakov) // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1143–1156. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Relations between the Orthodox Church and the tsardom of Muscovy in the second half of the sevent... more Relations between the Orthodox Church and the tsardom of Muscovy in the second half of the seventeenth century have become one of the most important issues of the Church and social agenda. However, the views of the Great Russian episcopate and the degree of their connection with the declarations and claims of the leaders of the Russian Church in the pre-Petrine era remain little-studied. The author suggests that the ideological attitudes at the beginning of Alexei Mikhailovich’s reign and during the reforms of Patriarch Nikon forged the worldview of a generation of Russian bishops, including that of Ignatii (Rimsky-Korsakov) (died in 1701), metropolitan of Tobolsk and Siberia, a famous church leader, religious writer, and thinker. The author examines the bishop’s activity as that of a bearer of both a traditional and innovative worldview in order to correctly assess Ignatii’s striving for change and acceptance of innovation. The article refers to a number of works (including unpublished ones) and the bishop’s activities in order to reconstruct the metropolitan’s views on church-state relations. According to the concept of the “Byzantine (Constantinople) heritage” and philhellenic ideas, Ignatii put priesthood over tsardom in origin, sought the complete independence of the church court, and strove to expand the role of the Church in public life. At the same time, he emphasised the responsibility of royal power to take care of the Church. Ignatii directly writes about tsars’ duty to render “reverence and obedience” to the patriarch. An analysis of the Tobolsk bishop’s views demonstrates their closeness to those of many figures in the Russian Church at the time, such as patriarchs Nikon, Joachim, and Adrian, philhellenic writers, etc. The views of the higher clergy on the relationship between priesthood and stardom were new in comparison with the tradition of the sixteenth and first half of the seventeenth centuries, and the officials of the young Tsar Peter were more likely to follow the traditional policy of subordinating the Church to the state. The author concludes that it was precisely the understanding by bishops of the Church’s place and role in the tsardom of Muscovy that caused Peter I to completely replace Russians in the episcopate with candidates from the Kiev metropolia.

Отношения Церкви и Московского царства во второй половине XVII в. стали одним из важнейших вопросов церковно-общественной повестки, однако практически не изученными остаются представления рядового великорусского епископата, степень их связанности с декларациями и претензиями предстоятелей Русской церкви предпетровской эпохи. Автор полагает, что идеологические установки начала царствования Алексея Михайловича и реформы патриарха Никона сформировали мировоззрение поколения русских архиереев, среди которых известный церковный деятель, духовный писатель и мыслитель митрополит Тобольский и Сибирский Игнатий Римский-Корсаков (†1701). Автор рассматривает архиерея как носителя традиционного и вместе с тем новаторского мировоззрения с целью оценить его стремление к переменам и принятию нового. На основании ряда сочинений (в том числе неопубликованных) и конкретной деятельности реконструируются его взгляды на церковно-государственные отношения. Исходя из концепции византийского (константинопольского) наследия и представлений грекофилов, владыка Игнатий ставил священство выше царства по своему происхождению, добивался полной независимости церковного суда, стремился к расширению роли Церкви в общественной жизни и вместе с тем подчеркивал обязанность царской власти заботиться о жизнедеятельности церковной организации. Преосвященный Игнатий пишет об обязанности царей оказывать патриарху «почитание и послушание». Анализ взглядов тобольского архиерея показывает их близость многим деятелям Русской церкви рассматриваемого периода: патриархам – Никону, Иоакиму и Адриану, писателям-грекофилам и др. Взгляды высшего духовенства на отношения священства и царства были новыми по отношению к традиции XVI – первой половины XVII в., а чиновники молодого царя Петра скорее следовали уже традиционной политике подчинения Церкви государству. Понимание архиереями последней трети XVII в. места и роли Церкви в жизни Московского царства повлияло на полную замену в начале XVIII в. Петром I высшего духовенства с великороссов на выходцев из Киевской митрополии.

Sharov K. Contradictions in Anthroponyms in Russian Homiletics of the Transition Period // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1157–1171. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines the place and role of anthroponyms in Russian spiritual literature between ... more This article examines the place and role of anthroponyms in Russian spiritual literature between the late seventeenth and eighteenth centuries. The author studies anthroponymicons from different authors, providing classifications of anthroponyms and the number and character of anthroponyms in their works. The formation and peculiarities of the use of anthroponymic proper names in Russian spiritual literature reveals two main tendencies. The first (southwestern) is connected with writers whose works are close to those of Stefan Yavorsky and Dimitry of Rostov. The other (northern) is reflected in works by Feofan Prokopovich, Platon Levshin, and their followers. According to the author, the first tradition is characterised by the extensive use of anthroponyms in texts, a hidden meaning of anthroponyms, the scarce use of simple naming, the absence of charactonyms, and an extensive use of antonomasia and symbolism. It is also characterised by an extensive use of detached anthroponyms to express the authors’ attitude to people, events, and objects. The other tradition is characterised by a considerably smaller number of anthroponyms (from 7 instances in Feofan’s works to 21 in those by Platon). Additionally, the authors do not use the implied meaning of anthroponyms in their texts; their texts contain charactonyms and rarely use antonomasia and symbolism. They mostly use anthroponyms as markers of quality and as parts of idioms. The southwestern tradition is connected with a sacral and mystical understanding of human names originating from the Catholic Hermetic literature of the Renaissance. The northern tradition, on the contrary, is closely connected with Lutheranism, where a human name is treated as purely rational. Therefore, this approach does not imply any mystery when interpreting anthroponyms and or suggest piety when anthroponyms are used to name people, objects, and processes.

Рассматривается вопрос о месте и роли антропонимов в русской духовной литературе конца XVII – XVIII в. Изучаются антропонимиконы нескольких авторов, классификация антропонимов, количество и характер встречаемости антропонимов в их произведениях. Анализ формирования и особенностей основных вариантов использования антропонимических имен собственных в русской духовной литературе выявил две тенденции. Первая (юго-западная) связана с писателями, близкими линии Стефана Яворского и Дмитрия Ростовского. Вторая (северная) нашла выражение в сочинениях Феофана Прокоповича, Платона Левшина и их сторонников. По мнению автора, основными чертами использования антропонимов в рамках первой традиции являются следующие: большое количество антропонимов в текстах произведений; скрытый смысл основной части антропонимов, редкое использование простого обозначения; практически полное отсутствие говорящих имен; широкое использование антономасии и символизма; самый излюбленный прием – использование обособленных антропонимов для выражения собственного отношения авторов к людям, событиям, объектам. Основные черты второй традиции: общее количество антропонимов намного меньше, чем в юго-западной традиции (от семи раз у Феофана до 21 раза у Платона); скрытый смысл антропонимов используется редко; появление «говорящих» имен; редкое использование антономасии и символизма; преимущественное использование антропонимов как маркеров качества в составе крылатых фраз. Юго-западная традиция связана с сакрально-мистическим пониманием имени человека, пришедшим из католико-герменевтической литературы Ренессанса. Северная традиция использования антропонимов в русской духовной литературе тесно связана с лютеранством, где имя человека понимается сугубо рационально; в этом подходе нет никакой мистики в трактовке сущности антропонима, но вместе с тем нет и пиетета перед использованием антропонимов в наименованиях людей, объектов, процессов.

Smirnova A. Translations of Cicero in Lomonosov’s A Brief Guide to Eloquence // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1172–1186. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Anna Smirnova

Quaestio Rossica, 2020

This article examines Mikhail V. Lomonosov’s translation techniques and idiolect in his A Brief G... more This article examines Mikhail V. Lomonosov’s translation techniques and idiolect in his A Brief Guide to Eloquence (1748), with most of the examples being translated fragments of European literature. A comparison of the translated fragments from Cicero (the author analyses 82 excerpts from the antique orator’s works) with Lomonosov’s own Latin texts makes it possible to see some features of Lomonosov’s translation techniques. Except for the translated fragments included in the textbook on rhetoric, some of Cicero’s works were entirely translated into Russian in the eighteenth century. The author also compares Lomonosov’s translated fragments from Cicero (Cic. Leg. Man., Cat., Arch., Har. resp., etc.) with translations by K. Kondratovich, which were released twenty years after those by Lomonosov. The aim of the research is to show the peculiarities of Lomonosov’s translations, resulting both from the specifics of his translation techniques and the task of these texts as examples of Russian eloquence. The comparative method allows the author to conclude that Lomonosov managed to adequately convey the content and form in his translations and to recreate the style while closely adhering to the original – all this convinced him that the Russian language ‘stands out among all the languages of Europe in its grandeur and richness’. In Lomonosov’s translation techniques, there is a tendency for word-by-word translation and an attempt to preserve the Latin syntax; there is also a noticeable tendency to replace specific ancient culture-specific concepts with modern ones (a principle dating back to humanistic translations into Latin and vulgar languages). The translator’s adherence to the original is of practical importance for historians of literature and allows us to determine when the original text was taken from textbooks on rhetoric.

Исследуются переводческая техника и язык М. В. Ломоносова на материале «Краткого руководства к красноречию» (1748), большая часть примеров в котором являются переводными фрагментами европейской литературы. Сопоставление переводов фрагментов из сочинений Цицерона (всего процитировано 82 фрагмента из разных сочинений античного оратора) с оригинальными латинскими текстами позволяет увидеть некоторые особенности ломоносовской техники перевода. Помимо этих самых ранних из доступных нам и включенных в риторический учебник переводов, некоторые сочинения Цицерона были переведены на русский язык целиком в XVIII в. В статье также приводится сопоставление ломоносовских переводных фрагментов из речей Цицерона (о законе Манилия, против Катилины, в защиту Архия поэта, речь об ответах гаруспиков и др.) с переводами речей, выполненными К. Кондратовичем позднее Ломоносова. Цель работы – показать особенности переводов Ломоносова, обусловленные как спецификой его переводческой техники, так и задачей рассматриваемых текстов – служить образцами русского красноречия. Сопоставительный метод исследования позволяет сделать вывод о том, что Ломоносову удавалось адекватно передавать содержание и форму, находить языковые средства для воссоздания стиля, при этом близко придерживаясь оригинала, – все это служило для него убедительным доказательством того, что русский язык «собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе». Пословный перевод и попытка сохранить латинский синтаксис в переводческой технике Ломоносова иногда сменяются приведением синтаксиса к более привычному русскому виду. Характерная для перевода замена специфических античных реалий на современные – принцип, восходящий еще к гуманистическим переводам на латынь и народные языки. Обнаруживаемая верность переводчика синтаксису оригинала имеет теперь практическое значение для историков литературы и позволяет установить, когда классический текст брался из риторических учебников.

Bugrov K. “Advisor Literature” and Russian Political Thought in the Enlightenment: The Anti-Machiavellian Influence // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1187–1202. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article studies the role of the anti-Machiavellian vision of politics in the development of ... more This article studies the role of the anti-Machiavellian vision of politics in the development of political thought in westernising eighteenth-century Russia. The author disputes S. Whittaker’s idea that the images of good and bad monarchs in eighteenth-century Russian “advisor literature” (rooted in the tradition of “princely mirrors”) served as a kind of political programme which the ruler was to follow (i. e. imitate good models and avoid bad ones). In “advisor literature”, one can distinguish a descriptive component, which, using the image of ideal monarchs, consolidated the status quo in the minds of subjects, and “advice” proper, suggesting a situation with several competing solutions. This type of advice was available in various spheres of state administration, including the political life of the court itself. Tracing the transformation of the genre of “princely mirrors” in Europe makes it possible to identify and understand the political implications in its Russian counterpart. Being challenged by Machiavelli, who replaced Christian ethics in politics with an immoral “state interest”, sixteenth- and seventeenth-century European intellectuals produced a set of anti-Machiavellian ideas to incorporate the Machiavellian idea of political efficiency into Christian morality, prove that the most effective system of behaviour was following the ethical norms of Christianity, and develop some practical guidelines for success at court. In the eighteenth century, a number of anti-Machiavellian writings from previous centuries were translated into Russian (circulated as manuscripts and published works) and were in demand among the intellectual elite. Therefore, researchers have to consider the anti-Machiavellian influence on Russian political culture in the Enlightenment, particularly in the development of ideas about the relationship between politics and morality and the status of politicians.

Статья посвящена роли антимакиавеллистского взгляда на политику в развитии политической мысли вестернизировавшейся России XVIII в. Автор оспаривает идею современной исследовательницы С. Уиттакер о том, что изображения «хороших» и «плохих» монархов в российской «литературе советников» XVIII в. (восходящей к традиции «княжеских зерцал») служили своего рода политической программой, которой должен следовать правитель (подражать хорошим образцам, избегать плохих). В «литературе советников» можно выделить дескриптивную составляющую, с помощью образов идеальных монархов закреплявшую в сознании подданных status quo, и составляющую «совета» в собственном смысле, предполагающую ситуацию с несколькими возможными конкурирующими решениями. Такого рода советы могли вырабатываться в разных сферах государственного управления, в том числе и в сосредоточенной при дворе политической жизни. Выявить и понять эту тематику в российской «литературе советников» позволяет наблюдение за трансформацией жанра «княжеских зерцал» в Европе Нового времени. Под влиянием вызова со стороны Макиавелли, заменившего в политике христианскую этику аморальным «государственным интересом», в Европе XVI–XVII вв. сложился круг антимакиавеллистских идей, встраивавших макиавеллистское представление о политической эффективности в систему христианской морали, доказывавших, что наиболее эффективной системой поведения является следование этическим нормам христианства, и формировавших на данной основе практические руководства для жизни при дворе. В XVIII в. целый ряд сочинений антимакиавеллистов был переведен на русский язык, имел хождение в рукописях и изданиях, был востребован в среде российской интеллектуальной элиты. Поэтому представляется необходимым учитывать антимакиавеллистское влияние на отечественную политическую культуру века Просвещения в развитии представлений о связи между политикой и моралью, а также в формировании представлений о специфике статуса политика.

Pavlov A. To See the Sovereign's Eyes: The Admission of Members of Court at Easter in the Reign of Mikhail Romanov // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1203–1216. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article studies a tradition that existed in the Muscovite state between the sixteenth and se... more This article studies a tradition that existed in the Muscovite state between the sixteenth and seventeenth centuries, according to which at Easter, servicemen had the honour of being personally greeted by the sovereign and “seeing the sovereign’s eyes”. A set of documents has survived from the reign of Mikhail Fyodorovich about the admission of different groups of Moscow nobles and clerks to “see the sovereign’s eyes” at Easter either in the komnata (tsar’s personal room), the perednyaya (reception room) or the seny (entrance hall). This set of documents is first introduced into scholarly circulation here. Servicemen considered their reception in the said rooms an indicator of their status and position at court. Of particular importance for the courtiers was the admission during Easter celebrations to “see the sovereign’s eyes” in the tsar’s room. The author analyses the composition of persons included in the “room lists” between 1619 and 1644, which provides a clearer idea about the nature of relationships at the top of the service class and determines the real situation of various persons and clans at court. The article shows that traditionally, it was primarily representatives of aristocratic families who were allowed to enter the tsar’s room. At the same time, almost half of the people admitted belonged to new noble families. However, their presence was not accidental. As a rule, they were representatives of clans firmly established at court thanks to family and personal ties with the royal family and influential boyars and courtiers. The author concludes that the admission of representatives of the most diverse layers of servicemen into the tsar’s room at Easter indicates a process whereby new court relations were formed, according to which the real status of serviceman was determined not only by their origin but also by the degree of proximity to the court.

Статья посвящена изучению существовавшей в Московском государстве в XVI–XVII вв. традиции, согласно которой ежегодно на праздник Пасхи служилые люди удостаивались чести быть поздравленными лично государем и «видеть государские очи». От времени царствования Михаила Федоровича сохранился целый комплекс документов о допуске разных групп московских дворян и дьяков «видеть государские очи» на праздник Пасхи либо в «комнате», либо в «передней», либо в «сенях», который вводится автором статьи в научный оборот впервые. Служилые люди рассматривали нахождение во время праздничной пасхальной церемонии в этих покоях как показатель своего статуса и положения при дворе. Особо важное значение для придворного имел допуск во время празднования Пасхи видеть «государские очи» в «комнате». Анализ состава лиц, занесенных в «комнатные списки» 1619–1644 гг., позволил более полно представить характер взаимоотношений в верхах служилого сословия и определить не только формальное, но и реальное положение тех или иных лиц и родов при царском дворе. В статье показывается, что в «комнату» на Пасху по традиции допускались прежде всего представители знатных боярских родов. В то же время почти половину из упомянутых в числе пожалованных в «комнату» лиц составляли выходцы из новых дворянских родов. Но и эти лица оказывались здесь отнюдь не случайно. Как правило, они являлись представителями родов, которые прочно утвердились при дворе благодаря родственным и личным связям с царской семьей и влиятельными боярами и придворными. Автор приходит к выводу, что допуск видеть «государские очи» на Пасху в «комнате» представителей самых разных слоев служилых людей свидетельствует о процессе становления при московском дворе новых придворных отношений, согласно которым реальный статус служилого человека стал определяться не только его происхождением, но и степенью близости ко двору.

Savicki M. Celebrations at the Berlin Court as Reported by Secretary of the English Ambassador Philip Plantamour // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1217–1229. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Celebrations were an important element in the functioning of royal and princely courts in Europe ... more Celebrations were an important element in the functioning of royal and princely courts in Europe in the seventeenth and eighteenth centuries. They added splendor to the residences in which they were held and demonstrated the status of rulers: well-directed festivities spoke of their organisers’ political status. Such events not only took place in the closed courtyards of palaces, but also in the open air, which guaranteed a larger audience and made it possible to invite the media. Such events were also observed by foreign diplomats, who described them in their reports. This type of information can be found in the correspondence of Philip Plantamour, secretary of the English Ambassador George Stepney. An analysis of the manuscripts he left reveals an interesting picture of the ceremony as seen through his eyes. These descriptions do not have a specific pattern: he simply described what he saw or had the opportunity to hear. The analysed accounts are an important source for research on the customs, ceremonies, and celebrations at the royal court in Berlin at the turn of the eighteenth century. Philip Plantamour’s exact descriptions show us the glamour, style, and role of these events in the context of propaganda and their political and social dimensions.

Празднования были важным элементом, связанным с функционированием королевско-княжеских дворов в Европе XVII–XVIII вв. Они показывали великолепие резиденций, в которых проводились, демонстрируя величие правителей, а хорошо организованные рауты свидетельствовали о политической значимости господ. Такие мероприятия проходили не только в дворцовых палатах, но и на открытом воздухе, что гарантировало большую аудиторию и возможность приглашения «прессы». За этими событиями наблюдали также иностранные дипломаты, описывавшие их в своих отчетах. Такого рода информацию можно найти в корреспонденции Филиппа Плантамура, секретаря английского посла при Берлинском дворе Джорджа Степни. В своих записях Плантамур приводит описания церемоний, свидетелем или участником которых он был лично, хотя некоторые, судя по косвенным данным, передавал по рассказам других очевидцев. В любом случае его информация отличается подробностью и индивидуальной манерой подачи. Содержание указанной корреспонденции является важным источником для исследований в области традиций, церемоний и обрядов королевского двора в Берлине на рубеже XVII и XVIII вв., а точные описания Филиппа Плантамура позволяют не только ощутить великолепие придворного церемониала, но и понять его роль и значение в контексте пропагандистской и политико-социальной составляющих.

Wolański F. Celebrations at European Courts as Viewed by “Sarmatian” Travellers // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1230–1240. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Filip Wolański

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the way inhabitants of the Polish-Lithuanian Commonwealth perceived Europe... more This article considers the way inhabitants of the Polish-Lithuanian Commonwealth perceived European court ceremonies as reflected in their travel notes. More particularly, the author analyses texts of the eighteenth century, where the ceremonies described are treated as some of the most important elements of symbolic communication between the authorities and society. Eighteenth-century travelogues provide a comprehensive idea of contacts with royal courts and social elites (political but also cultural and even academic), which does not comply with the stereotypical image of such situations. Starting with the late seventeenth century, court culture mostly relied on French models, which is why the article presents ceremonies at the court of Versailles described by travellers from the nobility, clergy, and from a woman’s perspective. The author also describes ceremonies and etiquette of the imperial court in Vienna, as well as the very specific ceremonial of the Roman court. The latter was characterised by the participation of the Pope. The analysis relies on intercultural communication research methods.

Рассматривается проблема восприятия жителями Речи Посполитой, оставившими после себя путевые заметки, церемоний и придворных торжеств, функционировавших в европейской культуре. Анализируются реляции XVIII в., а описываемые торжества трактуются как один из важных элементов символической коммуникации власти и общества. Из дорожных дневников XVIII в. возникает целостная картина контактов с монаршими дворами и общественными элитами (не только политическими, но также культурными и даже научными), которая не вписывается в стереотипные представления о подобных ситуациях. С конца XVII в. придворная культура развивалась под влиянием прежде всего французских образцов. Поэтому в статье показаны церемонии при версальском дворе, описанные путешествующими представителями шляхты, духовенства и даже женщинами. В то же время описаны церемонии и этикет императорского двора в Вене, а также очень специфический церемониал, которого придерживались в Риме. В последнем случае исследуется характер торжества с участием папы римского. При проведении анализа использовались методы исследования межкультурной коммуникации.

Ciesielski T. Celebrations at the Royal Court and Their Reception in the Festive Life of the Polish-Lithuanian Commonwealth // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1241–1254. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

The author traces the transition of the royal court of the Polish-Lithuanian Commonwealth to the ... more The author traces the transition of the royal court of the Polish-Lithuanian Commonwealth to the Western European model of court ceremonies, which lasted for almost two centuries, from the sixteenth to the eighteenth centuries. Initially, they followed the ceremonial models of the House of Habsburg and, starting in the 1640s, the French ceremonial, refined at the Versailles of Louis XIV. Meant to extol the monarch in the eyes of subjects, such ceremonies became widespread under kings of the House of Vasa, Michał Korybut Wiśniowiecki, Jan III Sobieski, and the House of Wettin. Many etiquette elements and ceremonial patterns were borrowed and adapted to the needs of the wealthy Polish and Lithuanian nobility, who followed the example of the royal court in Krakow and Warsaw. The author concludes that the borrowed cultural models had a significant influence on the everyday life of residences and palaces and on the theatricalisation of private aristocratic ceremonies, which was reflected in the way nobles dressed, moved, the style of music they played, and in illumination and the use of fireworks. Balls grew considerably more important; in the eighteenth century, opera and play productions attracted more interest. These elements are the most significant borrowings from the ceremonial practices of the Western European and local royal courts of the Warsaw-Dresden House of Wettin. However, the ceremonial culture of the Polish-Lithuanian aristocracy retained a number of traditional elements, which is especially noticeable in the organisation of weddings, funerals, and religious rituals. The author maintains that in magnate and aristocratic courts, they followed a ceremonial pattern which united elements of both traditional and new types of ceremonies. A similar tendency was characteristic of Russia, where in the eighteenth century, traditional customs were integrated into a new system of organising celebrations borrowed from Western Europe while retaining a number of unique elements.

Автор прослеживает процесс перехода королевского двора Речи Посполитой к модели организации придворных церемоний по западноевропейскому образцу, длившийся почти два столетия (с XVI по XVIII в.). Первоначально они были созданы по аналогии дворов правителей династии Габсбургов, а с 1640‑х гг. – французских церемоний, доведенных до совершенства при версальском дворе Людовика XIV. Направленные на восхваление монарха в глазах подданных, они получили распространение при дворах королей династии Васа, Михаила-Корибута Вишневецкого, Яна III Собеского и двух монархов династии Веттинов. Множество этикетных элементов и схемы организации придворных церемоний оказались востребованы и приспособлены магнатами и богатым польско-литовским шляхетством, для которых королевский двор в Кракове и Варшаве стал образцом. Автор приходит к выводу о том, что заимствованные культурные модели оказали очень сильное влияние на повседневную жизнь в резиденциях и дворцах, а также на театрализацию частных церемоний знати, проявившуюся в манере одеваться, в движениях, жестах, в стиле исполнявшейся музыки, в иллюминации и фейерверках. Все большее значение приобретали балы, а в XVIII в. – постановки опер и театральных пьес. В этих элементах наиболее отчетливо видны заимствования из практики королевских западноевропейских и местных дворов XVIII в. варшавско-дрезденской династии Веттинов. Тем не менее, в церемониальной культуре польско-литовской знати были сохранены некоторые из традиционных элементов, что особенно заметно в организации свадеб, похорон, а также в религиозных обрядах. Автор утверждает, что в Речи Посполитой при магнатских и шляхетских дворах была создана собственная схема празднования важных семейных торжеств, соединившая в себе элементы как традиционных, так и новых видов церемоний. Аналогичный процесс имел место и в России, где в XVIII в. традиционные обычаи также оказались интегрированы в новую систему организации праздников, заимствованную из Западной Европы, при сохранении ряда самобытных черт.

Smilyanskaya E. The Diplomatic Ceremonial at the Court of Catherine II // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1255–1273. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Referring to relevant approaches to the study of diplomatic culture and the semiotics of gestures... more Referring to relevant approaches to the study of diplomatic culture and the semiotics of gestures, this article examines the significance of kissing the sovereign’s hands in diplomatic ceremonies in western Europe, and, more particularly, in Britain and Russia. Confusion and disagreement over the meaning of this gesture could become a major stumbling block in the evolution of Anglo-Russian relations at the very moment when there was a willingness to become closer owing to the expanding sphere of mutual political interests. With the arrival of the British ambassador Charles Cathcart and his wife in Russia in 1768, the ceremony of the first audience of the ambassador and (especially) the ambassadress with the sovereign was the subject of intense negotiations in the highest echelons of power. The discussion focused on the act of kissing the sovereign’s hands. A gesture that in Russia had long been considered a sign of the monarch’s mercy towards the ambassador of another Christian state might seem an acknowledgement of subordination or submission to the Scottish Lord Cathcart. The tradition had no parallel in the diplomatic ceremonies of other European courts. Why did the Russian government, which sought to match diplomatic ceremonies at the court with Western European protocols, not compromise when it came to this formality? How did the key persons of the story – Cathcart and Count Nikita Panin – evaluate the possible consequences of not carrying out the required ceremonial protocols? What concessions and violations were the two sides prepared for in these disputes over ceremony in the name of “high politics”? Referring to archival materials from the National Archives of the United Kingdom, the personal papers of the Cathcart family kept in the National Library of Scotland, and several published dispatches of British representatives in Russia, the author studies the reflections of Lord and Lady Cathcart on their introduction to Empress Catherine II. The analysis leads the author to conclude that Catherine II perceived the kissing of the sovereign’s hands as an indispensable prerequisite for starting any diplomatic mission and as a historically established gesture that demonstrated the grandeur of the crown. Negotiations over the act of hand-kissing in 1768 showed that this ceremonial detail was not a mere formality but could become the key factor in the success of an ambassador’s mission.

В русле актуальных направлений изучения дипломатической культуры и семиотики жеста в статье рассматривается значение целования руки правителя в дипломатическом церемониале и ставится вопрос о семантике жеста целования руки на Западе, прежде всего в Британии, и в России. Вопрос о значении в дипломатическом церемониале российского двора жеста целования руки императрицы мог стать камнем преткновения в развитии российско-британских отношений в 1768 г., в период, когда две империи выражали большую заинтересованность в сближении и расширении политического взаимодействия. С прибытием в Россию британского посла Чарльза Каткарта с супругой церемониал первой аудиенции посла, и в особенности аудиенции «посольши», стал предметом оживленных переговоров на самом высоком уровне. Принятый столетиями в России жест милости монарха к послу христианской державы в понимании шотландского пэра лорда Каткарта мог быть воспринят иначе – как признание подчинения, и к тому же как жест, не имеющий аналогов в дипломатическом церемониале прочих дворов Европы. Почему Россия, стремившаяся к унификации своего дипломатического церемониала с западноевропейским, в обсуждении обычая целования руки не пошла на компромисс? Как расценивали возможные последствия неисполнения требований церемониала посол Каткарт и граф Н. И. Панин? На какие уступки и нарушения стороны готовы были пойти в церемониальных спорах во имя «большой» политики? Рефлексия лорда и леди Каткарт относительно представления Екатерине II исследуется на основании архивных материалов Национальных архивов Великобритании, личных бумаг лорда и леди Каткарт из Шотландской национальной библиотеки, а также частично опубликованных депеш британских представителей в России. Проведенное исследование позволяет заключить, что в 1768 г. Екатерина II рассматривала целование руки правителя России как непременное условие для начала любой дипломатической миссии христианского государства, как жест, утвердившийся исторически и демонстрирующий величие короны. Обсуждение жеста целования руки в 1768 г. показало, что любая деталь церемониала являлась не только условностью, но могла стать условием для реализации большой политической миссии.

Timofeev D. Electoral Conflicts and Group Solidarity of the Russian Nobility in the Reign of Alexander I // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1274–1291. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Dmitriy Timofeev

Quaestio Rossica, 2020

The study of the history of electoral conflicts focuses on the identification of conditions in th... more The study of the history of electoral conflicts focuses on the identification of conditions in the formation of group solidarity in Russian noble assemblies in the first quarter of the nineteenth century. The author refers to a collection of public speeches, complaints, and petitions filed by representatives of the nobility, the reports and internal memoranda of governors, and the reactions to them by governing authorities in the form of ministerial resolutions, senate orders, and decrees kept in the funds of the Russian State Historical Archive. The author carries out comparative analysis of the content and direction of arguments expressed by the participants and reveals the presence of co-existing discourses on the “spirit” and “letter of the law”, “common good”, the possibility of violating the established procedure for holding elections, the priority of collective opinion, and the right of the noble assembly to disagree with the decisions of the provincial authorities. The author also studies the circumstances which caused conflicts to appear. This demonstrates that there were two key factors determining the arguments used in conflicts and the character of group solidarity. First, there were the ideal behaviour patterns for noblemen disseminated by the supreme power, which demanded that opinions be “impartial”. Second, there was electoral competition and the clientelist model of recruiting supporters of candidates for elective offices. In such a situation, electors conspired or filed a complaint to the Minister of Internal Affairs about the deprivation of elected candidates or refusal to confirm them in office by the governor. On certain occasions, such protests were accompanied by drawing up documents not stipulated by the procedure, claims about the priority of general opinion, and insubordination of the noble assembly to the power of the governor. The author concludes that electoral conflicts in noble assemblies had a considerable communicative influence on the power structures of various levels, forcing them to react to group solidarity and arguments about the priority of collective decisions over the opinion of a representative of the provincial authorities. All of this makes it possible to argue that in the first quarter of the nineteenth century, Russia was part of the all-European process of the formation of public institutions.

Исследование истории электоральных конфликтов направлено на выявление условий и способов формирования групповой солидарности в дворянских собраниях России первой четверти XIX в. В работе использован комплекс сохранившихся в фондах РГИА публичных выступлений, жалоб и прошений представителей дворянских собраний, отчетов и докладных записок губернаторов, а также ответной реакции правительственных структур в форме министерских резолюций, сенатских предписаний и указов. Сравнительный анализ содержания и направленности высказываемых участниками конфликтного взаимодействия аргументов выявил наличие одновременно существовавших дискурсов о «духе» и «букве» закона, «общей пользе», возможности нарушения установленного порядка проведения выборов, приоритетности коллективного мнения и праве дворянского собрания выражать несогласие с решениями губернских властей. Изучение обстоятельств возникновения конфликтов показало, что важными факторами, определявшими аргументацию и способ проявления групповой солидарности, были, с одной стороны, транслируемые верховной властью идеальные образцы поведения дворянина, предписывающие «беспристрастно» выражать свое мнение, а, с другой – электоральная конкуренция и клиентелистская модель рекрутирования сторонников кандидатов на выборные должности. В сложившихся условиях групповая солидарность выражалась в предварительном сговоре выборщиков или в форме «жалобы» министру внутренних дел на решения губернатора об отстранении/неутверждении в должностях уже избранных кандидатов. В некоторых случаях такие протесты сопровождались составлением не предусмотренных процедурой документов, заявлениями о приоритетности «общего мнения» и неподчиненности дворянского собрания власти губернатора. Автор констатирует, что электоральные конфликты в дворянских собраниях оказывали заметное коммуникативное воздействие на властные структуры различного уровня, вынуждая реагировать на проявления групповой солидарности и аргументы о приоритетности коллективного решения над мнением представителя губернской администрации. Все это позволило сформулировать вывод о включенности России первой четверти XIX в. в общеевропейский процесс формирования институтов «публичной сферы».

Moriakov Ye. The Regional Identity of Serfs in Their Petitions to Emperor Paul I // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1292–1306. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Yerofei Moriakov

Quaestio Rossica, 2020

This article studies serf ideas about their regions at the turn of the nineteenth century. Paul I... more This article studies serf ideas about their regions at the turn of the nineteenth century. Paul I’s reforms changed Russian realities, especially affecting serfs, who became true imperial subjects and found new hope that landlord oppression was going to decrease. Although serf complaints about their masters remained formally prohibited, Paul himself examined more than a hundred during his reign. The author aims to reveal how serfs described their regions in petitions. In this article, serf regional identity in eighteenth-century Russia is examined for the first time. The study refers to published and unpublished materials from the Russian State Archive of Ancient Acts and the Russian State Historical Archive, which contain legal proceedings on serf petitions filed to Paul I in 1797. That year saw a phenomenal increase in peasant unrest, as well as in serf petitions to the monarch. Entire communities often took part in drafting complaints. This study uses methods from regional history, including the analysis of mental maps, ideas about the region, and territorial identity. The author studies the structure of addresses in petitions, serf ideas about the administrative and territorial structure of the Russian Empire, and their reaction to Paul I’s provincial reform. The author also analyses how peasants described the world outside of their place of residence, developed their regional identity, and constructed collective memory. Additionally, the author identifies seven complaints whose authors were worried about the fate of their region. They represented the interests of historical regions and not administrative-territorial units. The author concludes that serfs considered themselves residents of a unified space meant for everyone under the rule of the emperor, not just for an autonomous estate.

Исследуются представления крепостных о своем регионе на рубеже XVIII‒XIX вв. Реформы Павла I изменили реалии российской действительности, особенно повлияв на крепостных, которые стали настоящими имперскими подданными и прониклись новыми надеждами на уменьшение помещичьего гнета. Несмотря на то что жалобы крепостных против помещиков формально оставались под запретом, Павел I рассмотрел более ста таких жалоб за время своего правления. Цель статьи ‒ выявить, как крепостные представляли в петициях свой регион. Впервые анализируется региональная идентичность российских крепостных в XVIII в. В качестве материалов использованы малоизвестные опубликованные и неопубликованные документы из фондов РГАДА и РГИА, содержащие делопроизводство по прошениям крепостных Павлу I. Подсчитано, что на 1797 г. пришелся всплеск не только крестьянских волнений, но также подач крепостными петиций монарху. В составлении жалоб часто принимала участие вся община. При работе с источниками используются методология региональной истории, анализ ментальных карт, представлений о регионе и территориальной идентичности. Изучены структура адресов петиций, представления крестьян об административно-территориальном устройстве Российской империи, их реакция на губернскую реформу Павла I. Анализируется, как именно крестьяне описывали внешний по отношению к их месту обитания мир, конструировали региональную идентичность и выстраивали коллективную память. Авторы семи жалоб беспокоились за судьбу своего региона в целом, представляли интересы исторических областей, а не административно-территориальных единиц. Делается вывод, что авторы петиций считали себя жителями не только автономной вотчины, но единого для всех пространства Российской империи.

Alishina G. In Search of “a Place of One’s Own”: Peasant Colonisation in Tomsk Province // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1307–1320. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines various practices of settlement (collectively termed водворения in Russian ... more This article examines various practices of settlement (collectively termed водворения in Russian historical sources) used by peasants looking to live in Siberia between the late nineteenth and early twentieth centuries. The question of where exactly to settle in Siberia was of vital importance to peasants, as making the wrong decision could undermine their wellbeing and force them to return. The government introduced special regulations concerning the allotment of places for migrants: peasants could either found a new village or join an existing one (so-called old resident (Rus. старожильческие) villages). The regulations had both advantages and disadvantages, and the difficulties that were often encountered in the process of settlement, as well as other factors, brought about semi-illegal and illegal practices in solving the problem. The search for an appropriate place to live was complicated by a number of issues, including the lack of land in areas most suitable for living in Siberia, unauthorised settlements, and corruption among local officials. These issues provided fertile ground for conflicts and for violations of established rules. The article examines these aspects of peasant settlement and the relations that formed as a result. The understanding of challenges that peasants faced in the region will ensure an accurate evaluation of large-scale peasant settlement beyond the Urals during the period in question. The study is based on the historical-genetic method and the institutional approach, which are used to reveal settlement practices. The author concludes that there was a variety of ways in which decisions on settlement in particular places were taken, determining the reasons behind the emergence of semi-illegal and illegal solutions.

Раскрываются практики определения места жительства (в исторических источниках – «водворения»), сложившиеся среди крестьян-переселенцев в Сибири (конец XIX – начало XX в.). Вопрос о месте поселения имел большое значение, от его решения напрямую зависело благополучие крестьян-колонизаторов. Неудачно выбранное место жительства ставило под угрозу успех переселения и могло стать причиной возвращения крестьян назад. Правительством были установлены правила отведения мест для переселенцев, предполагавшие два ключевых сценария: образование нового переселенческого поселка или причисление к уже существующему поселению старожилов. Установленные законом варианты водворения имели для крестьян-новоселов как положительные, так и отрицательные последствия. Трудности в реализации установленных правил, а также другие обстоятельства приводили к формированию полу- и незаконных практик в решении этого вопроса. Поиск хорошего участка осложнялся целым рядом факторов, в числе которых были исчерпание земельного фонда в наиболее пригодных для заселения частях Сибири, самовольные стихийные переселения, коррумпированность местных чиновников и пр. Все это служило благодатной почвой для различных нарушений установленных правил, злоупотреблений и конфликтов. Понимание и учет трудностей, с которыми столкнулись на своем пути сибирские переселенцы, повысят точность оценки массового крестьянского переселения за Урал. В основе исследования лежат историко-генетический метод и институциональный подход, позволившие выявить переселенческие практики. В результате было установлено разнообразие вариантов водворения крестьян-переселенцев в Сибири, а также определены причины и факторы, которые привели к появлению различных полу- и незаконных практик определения места поселения.

Maul V. Chigirin Freethinkers in Search of the Peasant Truth // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1321–1334. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article examines one of the most important events in the lives of S. Shutenko and F. Chepurn... more This article examines one of the most important events in the lives of S. Shutenko and F. Chepurnoy, two ordinary peasants of Chigirin uyezd, Kiev province, in the nineteenth century. The Chigirin freethinkers’ drama was connected with peasant unrest in left-bank Ukraine between the 1870s and 1880s. A number of comprehensive works have turned to their biographies (B. G. Litval and D. P. Poida). In this article, the peasants’ views are analysed through the prism of their tragic lives and dreams about the peasant truth, which resulted in their exile to Siberia. They served their first exile together in Yenisei province from 1882 to 1887. Chepurny served another exile in Irkutsk province from 1895 to 1900. There is little information about Shutenko’s later life. The research refers to unpublished archival documents from the funds of the State Archive of the Russian Federation and the state archives of Irkutsk, Tomsk and Krasnoyarsk. The author mostly focuses on judicial and investigation materials, as well as official correspondence between different state bodies. Also, the author refers to the memoirs of such revolutionaries as L. G. Deutsch and V. D. Debogory-Mokriyevich, both of whom were involved in peasant unrest in Chigirin. The reason for peasant unrest was discontent with the agrarian reforms in former state properties in right-bank Ukraine. Peasants perceived the agrarian reforms through the prism of their traditional worldview. They did not doubt the good intentions of the tsar, who granted the true peasant will. They treated the content of the agrarian reforms as treason on the part of officials and landowners, who they blamed for distorting the tsar’s will. The intentions themselves seemed to comply with peasants’ interests. As a result of peasant unrest, the religious teaching of Stundism gained in popularity. The article demonstrates how Stundism significantly influenced peasant estimation of agrarian changes on state properties in the southwestern part of the Russian Empire. The author concludes that Shutenko and Chepurnoy’s tragic destinies may be viewed as a result of peasant unrest in the post-reform Ukrainian village.

Статья посвящена изучению важнейших событий из жизни двух обычных крестьян Чигиринского уезда Киевской губернии в XIX в. С. К. Шутенко и Ф. А. Чепурного. Жизненная драма чигиринских вольнодумцев была связана с крестьянскими волнениями на Правобережной Украине в 1870–1880‑е гг. Фрагментарно к событиям их биографий обращались авторы нескольких обобщающих сочинений (Б. Г. Литвак и Д. П. Пойда). В статье взгляды крестьян анализируются в ракурсе их трагической судьбы и мечты о крестьянской правде, обернувшихся для них ссылкой в Сибирь. Первую ссылку (с 1882 по 1887) они отбывали в Енисейской губернии. Вторая ссылка в Иркутскую губернию (с 1895 по 1900) затронула Ф. Чепурного. Сведения источников о дальнейших испытаниях С. К. Шутенко малоинформативны. Источниками для научного анализа стали неопубликованные архивные документы из фондов ГАРФ и государственных архивов Иркутской, Томской областей и Красноярского края. Среди них преобладают судебно-следственные материалы и официальная переписка различных государственных органов. Также используются мемуары революционеров, таких как Л. Г. Дейч и В. Д. Дебогорий-Мокриевич, причастных к крестьянским волнениям в Чигиринском уезде. Причиной крестьянских волнений стало недовольство аграрными реформами в бывших казенных имениях Правобережной Украины. Земельные перемены были восприняты крестьянами в рамках традиционного мировоззрения. Они не сомневались в добрых намерениях правящего царя, который даровал настоящую крестьянскую волю. Не устраивавшее их содержание аграрных реформ сельские жители считали результатом «измены» со стороны чиновников и землевладельцев, которых обвиняли в искажении волеизъявления царя. Сами эти намерения представлялись соответствующими интересам крестьян. В обстановке крестьянского недовольства популярность получило религиозное учение штундизма. В статье показано, как штундизм во многом повлиял на общую оценку крестьянами аграрных перемен в казенных имениях Юго-Западного края Российской империи. Делается вывод, что трагическую судьбу Шутенко и Чепурного можно рассматривать как результат крестьянских настроений в пореформенной украинской деревне.

Urushadze А. Don Сossacks in the Caucasian War: Peculiarities of Military Service and Contemporary Assessment // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1335–1350. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses the peculiarities of the military service of Don Cossacks in the Caucasus d... more This article analyses the peculiarities of the military service of Don Cossacks in the Caucasus during the Caucasian War (1801–1864). The key problem is to determine the reasons for the decline in the combat effectiveness of Cossack regiments and the spread of negative assessments of their service. The author refers both to published historical evidence such as memoirs of participants in the Caucasian War and to archival documents not previously introduced into scholarly circulation. The temporary service of the Don Cossack regiments on the empire’s southern outskirts prevented their adaptation to “Caucasian methods of war”, as well as local climatic conditions. Another factor that did not allow the Don Cossacks to show their best qualities was the fragmentation of regiments into small groups for convoy duty. The annexation of the Caucasus was a great test for the Don Cossacks. Government resettlement by decree caused the uprising of 1792–1794, which managed to defend the traditional principles of resettlement (voluntarily and by lot) but did not stop Don Cossack colonisation of the Terek and Kuban. The Don Cossack regiments, which went to the Caucasus every three years, experienced serious difficulties in adapting to regional conditions of war and peace. The failures of the Don Cossacks in the Caucasian War accelerated the discussion about reforming the organisation of the Cossack army, from creating a permanent headquarters for the Don Cossack regiments in the Caucasus to holding military exercises for Cossacks.

Представлен анализ особенностей военной службы донских казаков на Кавказе в период Кавказской войны (1801–1864). Ключевой проблемой является выяснение причин снижения боеспособности казачьих полков и распространения среди современников негативных оценок их службы. Статья основана как на опубликованных исторических свидетельствах, представленных мемуарами участников Кавказской войны, так и на архивных документах, ранее не введенных в научный оборот. Временная служба донских казачьих полков на южных окраинах империи препятствовала их адаптации к «кавказскому образу войны», а также к местным климатическим условиям. Еще одним фактором, не позволившим донским казакам проявить свои лучшие качества, была раздробленность полков на небольшие группы для конвойной службы. Присоединение Кавказа было большим испытанием для донских казаков. Правительственное переселение по указу вызвало восстание 1792–1794 гг., участники которого сумели отстоять традиционные принципы переселения – добровольно и по жребию, но не остановили колонизацию донских казаков Терека и Кубани. Полки донских казаков, которые каждые три года отправлялись на Кавказ, испытывали серьезные трудности в адаптации к региональным условиям войны и мира. Неудачи донских казаков в Кавказской войне ускорили дискуссию о реформе организации донского казачьего войска, которая включала в себя различные аспекты, от организации постоянного штаба донских казачьих полков на Кавказе до проведения учений.

Safronova A. To Avoid Unnecessary Red Tape: Vasily Tatishchev’s Proposals on Streamlining Court Proceedings // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1353–1366. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

Vasily Tatishchev is known not only as an outstanding statesman, but also as a scientist who stoo... more Vasily Tatishchev is known not only as an outstanding statesman, but also as a scientist who stood at the origin of many sciences. He gained fame as a legal scholar, an expert on the legislation of foreign countries and his homeland. Unlike any of his contemporaries, he reflected on the role of laws in the development of a country, formulated requirements for their content, raised the question of their codification, took the initiative to draft bills, and identified and prepared important legislative documents for publication. The previously unknown document presented in this article makes it possible to talk about Tatishchev’s attempt on behalf of the state to resolve another important issue, the remuneration of judges and clerical officers by introducing payments dependent on the total amount of the claim, the volume of prepared court documents, and their varieties. The author proves Tatishchev’s authorship in the development of such proposals, explaining the reasons for their appearance in terms of the upcoming reform of the plant management system based on bills developed by Tatishchev between 1734 and 1735: these were meant to regulate the relationship between the state and owners of private factories and the powers of the crown administration in state enterprises. The document adds to the existing idea of Tatishchev as a connoisseur of Russian legislation, his deep understanding of problems connected with the activities of judicial institutions, and his attempt to introduce remuneration principles enshrined in Swedish and German legislation into Russian legal practice. The implementation of these proposals would help expedite the adoption of judicial decisions and guarantee judges and clerical servants decent pay. The significance of the proposals formulated by Tatishchev cannot be overemphasised: there was hardly anyone else in Russia who was capable of offering a whole system of monetary compensation for those involved in organising court trials and drawing up documents, demonstrating deep detailed knowledge of judicial documentation.

В. Н. Татищев вошел в историю не только как выдающийся государственный деятель и ученый, стоявший у истоков многих наук. Он получил известность и как знаток законодательства зарубежных стран и своего Отечества. Татищев размышлял о роли законов, формулировал требования к их содержанию, поднимал вопрос об их кодификации, разрабатывал законопроекты, выявил и подготовил к публикации тексты важнейших законодательных памятников. Представленный в публикации документ, ранее неизвестный, позволяет говорить о стремлении Татищева от имени государства урегулировать важный вопрос – оплату труда судей и канцелярских служащих судебных учреждений путем введения акциденций в зависимости от общей суммы иска, объема подготовленных судебных документов, их разновидностей. В статье обосновывается авторство Татищева в разработке этих предложений, раскрываются причины их появления, связанные с предстоящим реформированием системы управления заводами на основе разрабатывавшихся Татищевым в 1734–1735 гг. законопроектов, регулировавших взаимоотношения государства и владельцев частных заводов, полномочия коронной администрации казенных предприятий. Документ дополняет представления о Татищеве как знатоке российского законодательства, свидетельствует о глубоком понимании им современных проблем деятельности судебных учреждений, о попытке внедрить в практику российских судов принципы оплаты труда, закрепленные в законодательстве Швеции и Германии. Претворение в жизнь этих предложений способствовало бы ускорению принятия судебных решений, стало бы гарантией достойной оплаты труда судей и канцелярских служителей. Значение предложений, сформулированных Татищевым, трудно переоценить: вряд ли нашелся бы в России кто-либо еще, способный так тщательно, в деталях, проявив глубокие познания состава судебной документации, предложить целую систему денежной компенсации за труд специалистов, производивших суд и готовивших документы.

Covid-19: A Disaster in the Linguistic Dimension of Different Countries / А. Mustajoki, N. Zorikhina Nilsson, A. Tous-Rovirosa, R. Guzman Tirado, D. Dergacheva, I. Vepreva, T. Itskovich // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1369–1390. (In Russian)

by Quaestio Rossica, Arto Mustajoki, Anna Tous-Rovirosa, and Daria Dergacheva

Quaestio Rossica, 2020

Covid‑19 is highly relevant in 2020; among other things, it is attracting new global socio-commun... more Covid‑19 is highly relevant in 2020; among other things, it is attracting new global socio-communicative and linguistic research. Scholars are addressing the linguistic response to the social and psychological situation in different countries in the era of coronavirus. Thus, the Editorial Board has created a forum for specialists to communicate (in writing), one which makes it possible to provide information about their sources on Covid‑19 and illustrate theoretical materials. The participants chose to analyse different aspects of language during the pandemic; medical terminology and its relevant vocabulary were the same for all countries. The conversation goes beyond the scope of linguistics, as it is important for the researchers to characterise measures taken by governments to combat Covid‑19 and the public’s reaction to them as reflected through language. Additionally, the authors focus on spontaneous linguistic responses to the pandemic in the form of language games, metaphors, and references to historical memory of combatting disasters. The pandemic has also caused long-standing forms of speech communication to change. Researchers from different European countries have took part: Arto Mustajoki (University of Helsinki, Finland; National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia), Nadezjda Zorikhina Nilsson (Stockholm University, Sweden), Rafael Guzmán Tirado (University of Granada, Spain), Anna Tous-Rovirosa and Daria Dergacheva (Autonomous University of Barcelona, Spain). The conversation was moderated by Irina Vepreva and Tatiana Itskovich (Ural Federal University Yekaterinburg, Russia).

Тема Covid‑19, актуальная для этого года, обретает новые грани как исследовательская проблема мирового масштаба в социокоммуникативном и лингвистическом аспектах. Исследователи обращаются к проблеме языкового реагирования на социально-психологическую обстановку, сложившуюся в разных странах в эпоху коронавируса. Объективные обстоятельства современного общения заставляют научное сообщество искать новый формат обсуждения насущных проблем. Предложенная редколлегией журнала форма письменного диалога позволяет как привести информацию об источниках высказываний о коронавирусе, так и подкрепить теоретические положения ссылками на научные изыскания. Участники дискуссии выбрали различные аспекты анализа языкового существования в период пандемии. В поле наблюдений были включены вопросы, связанные с лексиконом дискурса пандемии, который носит глобальный характер: медицинская терминология и актуальная лексика оказались общими для всех стран. Разговор выходит за рамки лингвистического обзора, поскольку важно было охарактеризовать действия правительства по борьбе с коронавирусом и общественную реакцию на эти действия, отраженную в языковых явлениях. В стороне не осталось обсуждение стихийно складывающейся языковой реакции на пандемию, выраженной в фактах языковой игры и метафорики, а также обращения к исторической памяти народа о противостоянии бедствиям. Пандемия оказала влияние и на устоявшиеся формы речевой коммуникации. В обсуждении приняли участие исследователи из разных стран Европы: Арто Мустайоки (А. М.; Хельсинкский университет, Финляндия; Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия), Надежда Зорихина-Нильссон (Н. З.-Н.; Стокгольмский университет, Швеция), Рафаэль Гусман Тирадо (Р. Г.-Т.; Гранадский университет, Испания), Анна Тоус-Ровироса, Дарья Дергачева (А. Т.-Р., Д. Д.; Свободный университет Барселоны, Испания). Модераторами обсуждения стали Ирина Вепрева и Татьяна Ицкович (И. В., Т. И.; Уральский федеральный университет, Екатеринбург, Россия).

Morokhin A. The Death of Peter the Great: An Inevitable End or a Medical Error? // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 4. P. 1393–1405. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

The disease and death of the first Russian emperor have repeatedly attracted historians’ attentio... more The disease and death of the first Russian emperor have repeatedly attracted historians’ attention, but issues related to the treatment of Peter I have not been adequately reflected in historical studies. The source base of this work consists of published sources: testimonies of contemporaries, both Russians and foreigners, letters of Peter I to Empress Catherine, and unpublished materials kept in the Russian State Archive of Ancient Acts (both official and private). These materials make it possible to largely reconstruct the treatment of Peter I carried out by I. L. Blumentrost, an archiater and court physician, and L. L. Blumentrost, his brother. The two brothers were supporters of treating the tsar, who had long suffered from “urine constipation”, with mineral water. To this end, they encouraged numerous royal trips to Olonets and Ugodsky Zavod. At the same time, as the head of the Medical Department, I. L. Blumentrost ignored the opinions of other doctors involved in the treatment of the tsar, such as those of the famous Moscow doctor N. Bidloo. Following the exacerbation of Peter I’s disease in the second half of January 1725, Blumentrost decided to involve a number of other doctors residing in St Petersburg and Moscow. However, they failed to save him. Some well-known European leading lights of medicine, such as Boerhave, indirectly acknowledged the fallacy of the treatment methods used by the Blumentrost brothers. The author concludes that in the public consciousness of a number of representatives of the Russian ruling elite, Peter I’s death was the Blumentrost brothers’ fault, which largely contributed to their disgrace in the early 1730s.

Болезнь и смерть первого российского императора неоднократно привлекали внимание историков, однако вопросы, связанные с методикой лечения Петра I, не нашли должного отражения в исторических исследованиях. Источниковую базу работы составили как опубликованные материалы – свидетельства современников (россиян и иностранцев, письма Петра I к царице Екатерине Алексеевне), так и неопубликованные, хранящиеся в РГАДА (официально-документального и личного характера). Материалы позволяют в значительной степени реконструировать события, связанные с лечением Петра I в последний период его жизни, которым руководил архиатер и лейб-медик И. Л. Блюментрост, активно привлекавший к этому процессу своего брата Л. Л. Блюментроста, тоже лейб-медика. Оба брата были сторонниками лечения царя, долгое время страдавшего от «урины запору», минеральными водами. С этой целью они поддерживали многочисленные царские поездки для пользования минеральными водами на Олонец и на Угодские заводы. При этом И. Л. Блюментрост, будучи руководителем медицинского ведомства России, игнорировал мнения других врачей, привлекавшихся к лечению царя, в частности, соображения известного московского доктора Н. Бидлоо. После обострения болезни Петра I во второй половине января 1725 г. И. Л. Блюментрост принимает решение привлечь к более активному участию в решении этой проблемы ряд других медиков, проживавших в Петербурге и Москве. Однако спасти Петра I не удалось. Известные европейские светила медицины, такие как Г. Буергаве, косвенно признали ошибочность методов лечения царя, применявшихся Блюментростами. Делается вывод, что смерть Петра I в общественном сознании ряда представителей правящей элиты России ставилась в вину Блюментростам, что во многом способствовало их опале в начале 1730‑х гг.

Ermakova O. Patents, Charters, and Certificates: What Preceded the Enlistment of Foreign Nationals into the Russian Service by Contract?// Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1685–1694. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the genesis of contractual relations between the Russian state and individ... more This article considers the genesis of contractual relations between the Russian state and individuals, more particularly, international specialists. The author traces the similarities, interconnections, and differences between bilateral contracts with reciprocal rights and obligations and other acts totally or partially devoid of synallagmatic features (i. e. legal attributes of reciprocal agreements). The sources referred to include contracts concluded with foreign nationals, “capitulations” (“conditions of service”, which were not full contracts in terms of form yet), and various acts created in the process of recruitment or presented by foreigners during the enlistment procedure, such as patents, charters (Rus. zastupitel’nyye “intercessions”, confirming qualification, and Rus. proyezzhiye “passing” charters, etc.), and certificates (Rus. svidetel’stvovannye pasy, “certificate passes”, Rus. svidetel’stvovannye pis’ma “certificate letters”). Chronologically, the paper covers the epoch of Peter the Great, because contracts became the key form of hiring international specialists at the time, though their form was still unstable. The author reveals the characteristics of patents granted to international specialists, determines their differences from traditional “rank patents”, and shows the features that make foreigners’ patents similar to service contracts. In general, this type of source represents a rank granted by the sovereign, not a bilateral contract. At the same time, patents contain an indirect synallagmatic bond realised through structural elements about Russian obligations to foreigners (for example, concerning the amount of money to be paid). Source study analysis of the charters and certificates granted by European monarchs and presented by foreigners in the Ambassadorial Prikaz demonstrate that such acts were used by Russian administrators as examples for drawing up contracts and documents while recruiting international personnel. On the one hand, the synallagmatic bond, which usually determines the essence of a contract, was absent or insufficiently developed in some letters of grant. However, a number of texts do have features indicating the reciprocity of rights and obligations, which allows us to consider them possible prototypes of contracts. The Russian contract incorporated the properties and features of various acts of Russian and, to a greater extent, Western European origin.

Исследуется генезис договорных отношений между российским государством и частными лицами – иностранными специалистами. Прослеживаются сходства, взаимосвязи и различия между двусторонними договорами с взаимным характером прав и обязательств и другими актами, полностью или частично лишенными синаллагматических признаков (то есть юридических свойств обоюдного соглашения). Источниками выступают контракты с иностранцами, капитуляции («условия о службе», по формуляру не являвшиеся еще полноценными договорами), а также разного рода акты, созданные в процессе вербовки или представленные иноземцами в ходе оформления на русскую службу: патенты, грамоты («заступительные», подтверждающие квалификацию, «проезжие» и др.), свидетельства («свидетельствованные пасы», «свидетельствованные письма»). Статья охватывает период правления Петра I, когда ключевой формой найма иностранных специалистов становится контракт, но он еще неустойчив по формуляру. Выявляются характерные особенности патентов, выданных иноземцам, определены их отличия от традиционных «патентов на чины», а также черты, сближающие «иноземческие» патенты с договорами о службе. Данная разновидность источников представляет собой пожалование чина государем, но не двустороннее соглашение. При этом в текстах патентов присутствуют косвенные признаки синаллагматической связи, выражающиеся в наличии структурных элементов, содержащих сведения об обязательствах российской стороны по отношению к иностранцам (например, о выплате определенной суммы жалования). Источниковедческий анализ предъявленных иноземцами в Посольском приказе грамот и свидетельств, данных от имени европейских монархов, демонстрирует, что такого рода акты использовались российскими администраторами в качестве образцов и моделей для составления контрактов и содержательно близких к ним документов в ходе приема на службу зарубежных кадров. В разного рода жалованных грамотах отсутствовала или была недостаточно развита синаллагматическая связь, определяющая суть контракта, но в ряде текстов зарождалась традиция указания на взаимность прав и обязательств, что позволяет считать их возможными прототипами договоров. Русский контракт вобрал в себя свойства и черты разнообразных актов российского и, в большей степени, западноевропейского происхождения.

Redin D. Foreign Nationals in Yekaterinburg: At the Dawn of the City’s Social Organisation// Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1695–1717. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

The intensive development of metallurgy in the Urals in the 1720s is closely associated with the ... more The intensive development of metallurgy in the Urals in the 1720s is closely associated with the construction of Yekaterinburg, which became not only the largest and most diversified metallurgical plant city in Russia, but also the administrative centre of the mining industry in the east of the empire. The construction of the city under the leadership of an outstanding specialist and personal representative of Peter the Great, Georg Wilhelm de Gennin (Wilim Ivanovich Gennin), took into account the latest Western trends in industrial and fortification architecture. This affected the spatial planning and functional zoning of this mining city. It also had an important impact on its social organisation. A striking feature of Yekaterinburg was the high concentration of immigrants from European countries. Foreign nationals worked in the local administration and held a majority among the officers who commanded army units during the construction of the plant city. Also, the first doctors, the founders of the medical service in the Urals, were non-Russian. However, most specialists dealt with metallurgy and mining. Yekaterinburg became both their place of residence and a staging post on their way to other factories and mines in the region. The contribution of these people to the formation and development of the industry in the region can hardly be overestimated. Nevertheless, there is still no special comprehensive study of this population category in early Yekaterinburg. This article is an attempt to consider the history of foreign immigrants as a social whole in Yekaterinburg society during the first decade of its existence. The author identifies their features and the factors that promoted and hindered intra-community integration, concluding that by the end of the first decade of Yekaterinburg’s life, it had failed to form an influential and relatively homogeneous colony of foreign nationals: their number had noticeably decreased compared to the 1720s. The formation of a full-fledged community was hampered by marked differences in the legal status of foreigners and a lack of corporate privileges. Other factors were a minimised sphere of private life (which made it impossible for them to create stable internal organisation) and internal professional competition. However, the most important thing was high geographic mobility, which gave rise to quantitative and qualitative instability in the community.

Интенсивное развитие металлургии на Урале в 1720‑е гг. тесно связано со строительством Екатеринбурга, ставшего не только крупнейшим многопрофильным металлургическим заводом России, но и административным центром отраслевого управления горнозаводской промышленности востока империи. Строительство города под руководством выдающегося специалиста и личного представителя Петра I Георга Вильгельма де Геннина (Вилима Ивановича Геннина) шло с учетом новейших западных тенденций промышленной и фортификационной архитектуры. Это сказалось в пространственно-планировочном решении и функциональном зонировании территории города, а также наложило явственный отпечаток на его социальную организацию. Яркой отличительной особенностью Екатеринбурга стала высокая концентрация в нем выходцев из зарубежных европейских стран. Иностранцы занимали должности в местной администрации, составляли большинство среди офицеров, командовавших армейскими подразделениями на строительстве города-завода, первые врачи – основатели медицинской службы на Урале тоже были иностранцами. Но основную массу составляли специалисты металлургического и горнорудного профилей. Екатеринбург стал и местом их проживания, и перевалочным пунктом по пути на другие заводы и рудники края. Вклад этих людей в становление и развитие отрасли в крае трудно переоценить. Тем не менее, специального комплексного исследования этой категории населения раннего Екатеринбурга пока нет. В статье предпринимается опыт рассмотрения истории иностранных выходцев как социального целого в городском социуме первого десятилетия его существования. Вычленяются их идентифицирующие признаки, факторы, способствовавшие и препятствовавшие внутриобщинной интеграции. Автор приходит к выводу, что к концу первого десятилетия жизни Екатеринбурга в нем так и не сложилась влиятельная, обособленная и относительно гомогенная колония иностранцев, а их численность заметно снизилась по сравнению с 1720‑ми гг. Формированию полноценной общины препятствовали заметные различия в юридических статусах иностранцев и отсутствие корпоративных привилегий; минимизированная сфера частной жизни (а значит, невозможность создания устойчивой внутренней организации); внутренняя профессиональная конкуренция. Но самое главное – высокая географическая мобильность, порождавшая количественную и качественную нестабильность сообщества.

Kamenskaya E. Projects and Reality: Industrial Construction in the First Five-Year Plans in the Central Urals // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1718–1736. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the peculiarities of designing industrial enterprises and their settlement... more This article considers the peculiarities of designing industrial enterprises and their settlements in the USSR during the first five-year plans. Referring to the Pyshminsky Electrolytic Copper Plant (Rus. PMEZ) and Medny Rudnik, the settlement around it, the author carries out a comparative analysis of its designs and their implementation. The author refers to the collections of the State Archive of Sverdlovsk Region, periodicals, and materials related to plans for the economic development of the Urals and the USSR. Analysis of the main decisions demonstrates a gradual departure from the project in each of the points, often caused by subjective reasons. The plan of the settlement combined ideas of new Soviet everyday life and real conditions, reflecting national trends in the life of an individual enterprise and locality. The construction of the PMEZ and its settlement is compared with other projects from the first five-year plans (Uralmash, Magnitostroy, etc.), singling out typical and specific features. The author pays special attention to the reasons for a significant discrepancy between what was initially planned and what was implemented, such as insufficient funding, constant short-ages of materials and equipment, lack of personnel, changing administrative trends, the specialisation of regions and industrial complexes, and architectural policy. Many elements of the projects were unrealistic, and some solutions that were implemented but proved unsustainable reveal serious problems in the field of industrial design in the USSR between the 1920s and 1930s.

Рассмотрена специфика проектирования промышленных предприятий и их населенных пунктов в годы первых пятилеток. На примере Пышминского медеэлектролитного завода и его поселка Медный Рудник проведен сравнительный анализ разработанных проектов и их реализации. Источниками выступили фонды ГАСО, периодическая печать, материалы, касающиеся планирования развития экономики Урала и СССР. В ходе анализа основных решений прослеживается постепенный отход от проекта по каждому из пунктов, зачастую вызванный субъективными причинами. При планировании поселка сочетаются представления о новом социалистическом быте и реальные условия. Подчеркивается отражение общегосударственных тенденций в жизнедеятельности отдельного предприятия и населенного пункта. Проведено сравнение строительства Пышминского медеэлектролитного завода и его поселка с другими проектами первых пятилеток (Уралмашем, Магнитостроем и пр.), выделено типичное и особенное. Отдельно обозначены причины существенного расхождения между изначально планируемым и реально воплощенным: недостаточное финансирование, постоянный дефицит материалов и оборудования, отсутствие кадров, меняющиеся тенденции в районировании территорий, специализации регионов и промышленных комплексов, архитектурной политике. Многие элементы проектов были нереальны в существовавших условиях, а некоторые решения, реализованные, но показавшие свою нежизнеспособность, выявляют серьезные проблемы в сфере промышленного проектирования в СССР 1920–1930‑х гг.

Kamynin V., Lazareva E. International Specialists in the Construction of the Magnitka in Journalism and Ego-Documents // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1737–1752. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article analyses a complex of journalistic and historical sources on the relationship betwee... more This article analyses a complex of journalistic and historical sources on the relationship between Soviet and international specialists during the construction of the Magnitogorsk Iron and Steel Works (colloquially known as Magnitka). The authors demonstrate the relevance of this topic for contemporary Russian historiography, as many of its aspects have not been studied until now. The article considers questions connected with the role of international engineers and workers in the construction of the enterprise. Journalistic sources are particularly valuable because the facts are described by participants in the events themselves; however, due to the subjectivity of human perception, it is necessary to compare such information with other documentary evidence. The article analyses the reasons for both the positive and negative attitudes of Soviet and Western experts towards each other. Special attention is paid to the topic of the mutual perception of Soviet and international specialists during the First Five-Year Plan. The study reveals that when analysing the issue, it is necessary to take into account the main factors of the authors’ subjective perception, such as their country of origin, level of education, profession, positions they held, their contacts, and the influence of the Soviet political environment. As a result of these factors, Ya. S. Gugel, head of the construction of the Magnitogorsk Iron and Steel Works, journalist S. D. Narinyani, and the American worker D. Scott perceived and interpreted the relations of Soviet and international participants in the construction of the Magnitka differently. The study concludes that the basis for mutual perception was not so much personal qualities as different approaches to solving production problems. The peculiarity of the Magnitka was the clash of two tactics: “Western conservatism” vs “Soviet adventurism.” Principles of strict adherence to the technological process lay at the basis of international, primarily American and German, experience, while the basis of Soviet mentality was the “Bolshevik pace”. The historical value of journalistic sources is that the authors of the early 1930s directly assessed the contribution that international experts made to the establishment of Soviet industrial giants. At the same time, they were subject to the rules of the propaganda war between the USSR and Western powers.

Цель исследования – выявление взаимоотношений советских и западных специалистов на строительстве Магнитогорского металлургического комбината на основе анализа комплекса публицистических и исторических источников. Показана актуальность данной темы в современной российской историографии, поскольку многие ее аспекты не изучены до настоящего времени. Рассмотрены вопросы роли иностранных инженеров и рабочих при возведении данного предприятия. Ценность публицистических источников состоит в том, что факты описаны самими участниками событий, однако, ввиду субъективности человеческого восприятия, требуется сопоставление информации с другими документальными свидетельствами. Проведен анализ причин как положительного, так и отрицательного отношения советских и западных специалистов друг к другу. Особое внимание уделено теме взаимного восприятия советских и зарубежных специалистов в годы первой пятилетки. Выявлена необходимость учитывать ряд факторов субъективного восприятия авторов: это страна происхождения, уровень образования, профессия, занимаемая должность, круг общения и влияние советской политической конъюнктуры. Вследствие этого начальник строительства ММК Я. С. Гугель, журналист С. Д. Нариньяни, американский рабочий Д. Скотт по-разному воспринимали и трактовали отношения советских и иностранных участников строительства Магнитки. Сделан вывод, что в основе взаимовосприятия были не столько личные качества людей, сколько различные подходы к решению производственных задач. Специфика Магнитки заключалась в столкновении двух тактик, определяемых как «западный консерватизм» и «советский авантюризм». В основе зарубежного (американского и германского) опыта лежали принципы четкого соблюдения технологического процесса, в основе советского менталитета – «большевистские темпы». Историческая ценность публицистических источников в том, что авторы начала 1930‑х гг. непосредственно оценили тот вклад, который внесли иностранные специалисты в создание гигантов советской промышленности. В то же время они подчинялись правилам пропагандистской войны между СССР и западными державами.

Turov S. “Barrage Fire”: Pyrotechnics in the Traditional Economy of Western Siberia and the Transformation of the Environment // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1753–1766. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article carries out a comprehensive study of the use of open fire in the traditional economy... more This article carries out a comprehensive study of the use of open fire in the traditional economy of Western Siberia between the eighteenth and nineteenth centuries. For this purpose, the author studies the use of fire in the Russian peasant economy and by the native population of the region. The region’s environment was affected by the use of open fire while the effect of the pyrogenically altered agro-industrial structure of the region. In the article, special attention is paid to the traditional and administrative regulation of the use of fire in economic activities. The ecological-historical method considers landscape and climate zoning in the study of local economic structures. The author uses historical and ethnographic methods, handling data from field ethnography and agricultural history. Documents from the Forest Department of the Ministry of Agriculture and State Property have the greatest potential for the subject explored. Open fire was widely used by Russian peasant farms. Fields and their boundaries were singed in order to destroy stubble and weeds. Last season’s grass was burnt in the spring on pastures and meadows. In the north of the region, Russians and indigenous peoples “renewed” the forest areas where they grew berries with the help of fire. The indigenous peoples of the taiga and tundra (Khanty, Mansi, Nenets) set the taiga on fire in order to attract fur-bearing animals and renew areas grown over with reindeer moss. In order to get rid of blood-sucking insects, both Russian cattle breeders and indigenous reindeer herders could not do without smudges. Russian peasants set forests on fire in order to create spacious insect-free pastures. All the aforementioned economic methods, as well as forest industries, often led to disastrous forest fires. They were especially destructive for the agro-industrial structure of northern floodwater cultivation, plunging the economy into a prolonged depression (impoverishment of hunting, fishing, and cedar production). Forest fires in the southern taiga and forest-steppe zones not only led to forest destruction but to soil degradation, marsh drainage, and the shallowing of rivers. The Russian and indigenous communities tried to regulate fire setting and singeing. However, the restrictions quite often existed on paper only. In the mid-nineteenth century, the administration started paying attention to the problem. As a result, singeing of meadows and fields was limited to a certain spring period. At the beginning of the twentieth century, because of mass migration, anthropogenic forest fires occurred more often and, consequently, resulted in a regional catastrophe. The pyrogenic changes in the environment had an adverse effect on the region’s agro-industrial structure. The administration tightened control of the use of open fire in order to achieve economic aims.

Поставлена цель комплексного изучения практик применения открытого огня в традиционном хозяйстве Западной Сибири в XIX – начале XX в. как русским крестьянством, так и аборигенным населением края. Прослежены последствия этих практик для природной среды региона и обратное воздействие пирогенно измененной среды на агропромысловую структуру. Уделено внимание традиционной регламентации и административному регулированию применения огня в хозяйственной деятельности. Автор применяет историко-этнографический метод, оперирует данными полевой этнографии и аграрной истории. Наибольшим информационным потенциалом по теме статьи обладают материалы фонда Лесного департамента Министерства земледелия и государственных имуществ. Открытый огонь широко применялся в хозяйствах русского крестьянства региона. Поля и межи опалялись с целью уничтожения стерни и сорняков, выжигалась прошлогодняя трава на пастбищах и покосах. На севере региона русские и аборигены «поновляли» огнем лесные ягодные угодья. Аборигены тайги и тундры (ханты, манси, ненцы) поджигали тайгу с целью привлечения на гари промыслового зверя и обновления старых ягельников. Русское скотоводство и оленеводство аборигенов Севера не могли обходиться без «дымокуров» для отпугивания кровососущих насекомых. Русские крестьяне поджигали леса, чтобы приобрести просторные выпасы, свободные от насекомых. Перечисленные хозяйственные приемы, а также лесные промыслы часто приводили к катастрофическим лесным пожарам. Особенно разрушительны эти катастрофы были для агропромысловой структуры северного пойменного типа, повергая хозяйство в затяжную депрессию (оскудение охотничьего, рыболовного и кедрового промыслов). Лесные пожары в зоне южной тайги и лесостепи приводили, помимо уничтожения леса, к деградации почвы, к осушению болот и обмелению рек. Показано, что русская и аборигенная общины пытались регламентировать «пожоги» и «палы». Однако часто эти ограничения выполнялись только на словах. В середине XIX в. на проблему обращает внимание администрация. Опаливание лугов и покосов ограничивается определенным весенним периодом. В связи с массовым переселенческим движением антропогенные лесные пожары в начале XX в. возникают все чаще, а их последствия носят характер катастроф регионального масштаба. Пирогенные изменения в среде обитания в конечном счете сказывались на агропромысловой структуре отрицательно. Администрация ужесточает надзор за применением открытого огня в хозяйственных целях.

Lazarev Ya. Party Political Course and Ukrainian History in the USSR // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1769–1784.

Quaestio Rossica, 2020

This article offers contextual analysis of unpublished editorials from one of the issues of Vopro... more This article offers contextual analysis of unpublished editorials from one of the issues of Voprosy Istorii academic journal, published in 1955. The issue focuses on the problems of studying the history of Ukraine and was written by N. L. Rubinstein, an outstanding Soviet historian and historiographer. The historian discusses the problems related to the history of Ukraine between the fifteenth and nineteenth centuries, as well as the formulation of the academic heritage of pre-revolutionary historians and the “school” of M. S. Grushevsky. The need to overcome a dependence on the conceptual heritage of “Ukrainian bourgeois-nationalist historiography”, which, according to the historian, practically leveled the achievements of Ukrainian scholars, is a red thread through the article. A kind of “familiar track effect” caused significant gaps in the study of Ukrainian 17th- and 18th-century history, as well as the dominance of negative assessments in understanding the process of integration of Ukraine into the Russian state. For the first time in Soviet historical science, the unpublished editorial voiced the need to overcome the monopoly on the study of Ukrainian history held exclusively by institutions of the Ukrainian SSR. In this regard, Rubinstein paid special attention to the Institute of History of the USSR Academy of Sciences, which, in his view, had to be transformed into a key organisational centre for future research. All this suggests a potential divide in the academic study of Ukrainian history in the USSR and its conceptual rethinking, since Rubinstein was highlighting existing research issues. Via the case study of the unpublished Rubinstein editorial, the author demonstrates how the production of academic texts and regulation of research in the USSR were closely intertwined with administrative academic positions and personal connections of Moscow academics and Ukrainian historians (sometimes informally). Under these conditions, the directives of the party leadership at the centre and in the provinces fell into a certain dependence on the internal organsation of the academic community. Existing personal connections opened the way for a kind of academic lobbyism. This kind of lobbying paved the way for the entry of controversial ideas, interpretations, and conceptions that did not fit into the existing ideological framework in the difficult political conditions of the day.

Представлен анализ концептуального, но неизданного проекта редакционной статьи журнала «Вопросы истории» (1955). Она была посвящена проблемам изучения истории Украины и написана выдающимся советским историком Н. Л. Рубинштейном. Основное внимание ученый сосредоточил на проблемах истории Украины XV–XIX вв., а также на рецепции научного наследия дореволюционных историков и школы М. С. Грушевского. Утверждалась необходимость пересмотра идей «украинской буржуазно-националистической историографии», которые практически нивелировали достижения украинских историков. Своеобразный «эффект колеи» обусловил существенные лакуны в изучении украинской истории XVII–XVIII вв., а также доминирование негативных оценок в понимании процесса интеграции Украины в состав Российского государства. Впервые в советской исторической науке озвучивалась мысль о необходимости преодоления монополии на изучение украинской истории институциями УССР. Особое внимание Рубинштейн уделял работе Института истории АН СССР, который следовало трансформировать в ключевой организационный центр научно-исследовательской деятельности. Все это создавало потенциальную развилку в научном изучении украинской истории в СССР и ее концептуальном переосмыслении. На примере сюжета с отказом в издании работы Н. Л. Рубинштейна в статье показывается, как производство научных текстов и регулирование научного процесса в СССР были тесно переплетены с научно-административными позициями и личными связями московских академических и украинских историков (подчас неформального характера), что открывало дорогу для своего рода «научного лоббизма». Это позволяло в непростых политических условиях обговаривать идеи, трактовки и концепции, не вписывавшиеся в существовавшие идеологические установки.

Usachev A. A New Look at the History of the Veneration of Prince Fyodor the Black // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1787–1794. (In Russian)

by Quaestio Rossica and Andrey Usachev

Quaestio Rossica, 2020

This review examines Prince Fyodor the Black in Russian History and Culture. Research and Texts (... more This review examines Prince Fyodor the Black in Russian History and Culture. Research and Texts (2019) by G. Lenhoff, an American Slavonic scholar, written with the participation of Russian scholars V. P. Efimenko and B. M. Kloss. Regarding the monograph as a very useful work on the history and literature of the Russian Middle Ages, the reviewer makes some remarks. First, it is necessary to clarify the spread of hagiographical texts in mediaeval Russia; second, it is important to consider the history of the veneration of Fyodor the Black in the context of ideological campaigns of the Russian Church and the secular authorities in the mid-sixteenth century; third, a more thorough examination of the account of Fyodor’s life written by Andrei Yuryev is required; and, finally, it is necessary to refer to some works on the hagiography of Tver and Suzdal and on manuscripts.

В рецензии рассматривается монография «Князь Федор Черный в русской истории и культуре. Исследование и тексты» (2019), подготовленная американским славистом Г. Ленхофф при участии российских исследователей В. П. Ефименко и Б. М. Клосса. Определяя работу как полезный труд по истории и литературе русского Средневековья, рецензент высказывает и ряд замечаний. К их числу относятся следующие: необходимость прояснить вопрос о степени соотношения распространения житийных и агиографических текстов в средневековой Руси; поместить рассмотрение истории почитания Федора Ярославского в контекст идеологических мероприятий, проводившихся русскими церковными и светскими властями в середине XVI в.; более детально рассмотреть редакцию жития Федора Андрея Юрьева; привлечь ряд работ по тверской и суздальской агиографии, а также по рукописной книге.

Halperin Ch. J. Ivan the Terrible and Russian Feudalism in the Works of Hungarian and Russian Historians of the Soviet Era // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1795–1801.

Quaestio Rossica, 2020

In his book An Attempt at Microhistoriography (Rus. Опыт микроисториографии), Gyula Szvák, an out... more In his book An Attempt at Microhistoriography (Rus. Опыт микроисториографии), Gyula Szvák, an outstanding Hungarian specialist in Russian history, republishes seven of his earlier articles and presents a previously unpublished eighth article on the Soviet historiography of the key issues of 16th-century Russian history. The articles consider Ivan Peresvetov’s works, reforms and oprichnina between the middle and second half of the sixteenth century; also, they compare the reigns and personalities of Ivan the Terrible and Peter the Great. Additionally, the author explores the personal stories of his mentors, Russian historian Ruslan Skrynnikov and Hungarian József Perényi. The book reviewed presents a kind of panorama of two historiographic traditions of studying the Russian Middle Ages in the Soviet Union and Hungary before the collapse of the communist regime there. The author returns to the peculiarities of Russia’s historical development and comprehension of the concept of “Russian feudalism” and reflects on the fate of historians who were engaged in the study of mediaeval Russia under rigid ideological principles.

В книге «Опыт микроисториографии» выдающийся венгерский специалист по русской истории Дюла Cвак переиздал семь своих прежних и представил ранее не опубликованную восьмую статью о советской историографии ключевых проблем истории России XVI в.: творчества Ивана Пересветова, реформ и опричнины середины – второй половины XVI столетия, сопоставления правления и личностей Ивана Грозного и Петра Великого. Он также исследовал персональные истории своих наставников, русского историка Руслана Скрынникова и венгерского Йозефа Перени. В рецензируемом издании разворачивается своеобразная панорама двух историографических традиций изучения русского Средневековья в Советском Союзе и Венгрии до падения там коммунистического режима. Автор вновь возвращается к проблемам специфики исторического развития России, осмысления концепта «русский феодализм», размышляет о судьбах историков, занимавшихся исследованиями средневековой Руси в условиях господства жестких идеологических установок.

White J. M. Borders and Their Myths: Bastions of Faith and Nation // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1802–1806.

by Quaestio Rossica and James White

Quaestio Rossica, 2020

The reviewer examines a recent anthology on the transformations of the antemurale myth in the bor... more The reviewer examines a recent anthology on the transformations of the antemurale myth in the borderlands of Eastern Europe during the age of nationalism. Edited by Lilya Berezhnaya and Heide Kein-Kircher, the volume contains thirteen essays by fourteen international authors. After briefly defining the antemurale myth, its most famous version (the antemurale christianitatis), and the ongoing relevance of the subject, the reviewer discusses the structure of the book and the content of the essays. Praise is offered to the wide number of cases analysed, the decision to open the collection with a contextual essay on the fifteenth-century history of the myth and to close it with discussions about the modern situation, the collective and individual strength of the essays, and the inclusion of numerous pieces discussing the material dimension of the myth and its spread (alongside more traditional evaluations of its discursive formulation). Criticism is largely directed at the peculiar structuring of Parts II and III, which produces a rather confused impression on the reader. On the whole, however, the book is heartily recommended, along with the hope that future scholarship will apply its approach to other geographical areas.

Автор анализирует недавно изданную антологию, посвященную трансформации antemurale («бастионного») мифа, который бытовал на пограничных территориях Восточной Европы в период национализма. Книга опубликована Лилией Бережной и Хайде Кайн-Кирхером. Труд содержит 13 эссе, написанных 14 авторами. После краткого объяснения, чем является antemurale миф, в том числе в его наиболее распространенной концепции antemurale christianitatis (лат. «бастион христианства»), и комментария причин неугасаемой актуальности данной темы дается представление о содержании как данной работы в целом, так и ее отдельных эссе. В основном статьи оценены довольно высоко благодаря сюжетам, которые раскрываются в рецензируемых исследованиях. Кроме того, автор подчеркивает особую структуру данного издания, которая начинается с эссе о мифе и его появлении в XV в., а заканчивается дискуссией о современном состоянии изучения предмета, рассуждениями над слабыми и сильными сторонами каждого из эссе с привлечением дополнительного материала о создании мифа и его распространении (наряду с упоминанием более традиционного влияния дискурсивных формулировок). Критика в основном направлена на отдельные части (II и III), которые могут вызвать смешанные чувства у читателей. Тем не менее, автор рекомендует книгу с надеждой, что она окажется полезной будущим исследованиям, посвященным другим географическим регионам.

Stas' I. Studies of Urban Identities in Siberian Urban History // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1807–1821. (In Russian)

Quaestio Rossica, 2020

This article considers the main results of identity research on Siberian urban history. The autho... more This article considers the main results of identity research on Siberian urban history. The author identifies the seven most extensively developed topics in studying the history of urban identities. The first topic focuses on the formation of a city’s general identity in the initial stages of its formation. Historians aim to reveal the mechanisms of general city identification, as well as the sources, criteria, and values underlying the identity of a particular city. The second topic includes studies of the drift of urban production and industrial identities in the context of industrialization: quite often, it was industrial markers that determined the direction of a city’s identification. The third topic covers the study of ethnicity in urban spaces. Historians reveal the reaction of ethnicity to processes of adaptation and acculturation. The fourth issue concerns the study of gender identity in the context of the masculine orientation of urbanisation processes. Historians focus on the study of mechanisms underlying the dominance of masculine culture in the urban environment and the development of the socio-cultural significance and functions of women, their limitations and emancipation. The fifth topic concerns the identification of social stratification in urban systems. Urban history gains new knowledge through studies which examine urbanisation as a factor of differentiation in urban society and classical structures of society (estates and classes), as well as in works on the identification of the middle class, social mobility, the formation of marginal groups, and vernacular culture. The sixth topic is expanded by works dealing with the historical imagology of the city. Images are forms of identity representations in cultural and public discourses. Therefore, in studying them, urban history today makes a practical contribution to the development of modern urbanism. The seventh topic focuses on the historiographical analysis of the identification research strategies of urban historians themselves. In the process of revealing urban identities, the research model should be based on a wide range of sources of a predominantly narrative nature and the anthropological approach. It seems appropriate to use the potential of memoirs, oral history, periodicals, fiction, and journalistic literature. Studies on the identity palette of Russian urban history go beyond purely historical issues and are based on deep interdisciplinary interaction.

Рассматриваются основные результаты исследований идентичности в сибирской исторической урбанистике. Автор выделяет семь наиболее разрабатываемых тем в изучении истории городских идентичностей. Первая концентрируется на раскрытии формирования общегородской идентичности в процессе начального становления городов. Историки стремятся выявить механизмы выстраивания общегородской идентификации, ее источники, критерии и ценности, на которых она строится в том или ином городе. Вторая включает исследования дрейфа городских производственно-отраслевых идентичностей в контексте индустриализации: нередко именно промышленные маркеры определяли путь общегородской идентификации. Третья тема охватывает изучение этничности в городских пространствах. Историки выявляют реакции этничности к процессам адаптации и аккультурации. Четвертая затрагивает исследования гендерной идентичности в контексте маскулинной направленности урбанизационных процессов. В центре внимания ученых – изучение механизмов доминирования маскулинной культуры в городской среде и раскрытие социокультурной значимости и функций женщины, ее ограничений и процесса эмансипации. Пятая тема посвящена выявлению социальной стратификации в городских системах. Урбан-история получает новое знание в исследованиях урбанизации как факторе дифференциации городского социума и классических структур общества – сословий и классов, а также в трудах по идентификации среднего класса, социальной мобильности, формированию маргинальных групп и вернакулярной культуры. Шестая расширяется за счет работ в рамках исторической имагологии города. Образы являются формами репрезентации идентичностей в культурном и публичном дискурсах, поэтому, изучая их, урбан-история сегодня вносит практический вклад в развитие современной урбанистики. Седьмая тема фокусируется на историографическом анализе идентификационных исследовательских стратегий самих урбан-историков. Исследовательская модель выявления городских идентичностей должна базироваться на широком круге источников преимущественно нарративного характера и антропологическом подходе. Представляется целесообразным использование возможностей мемуаров, устной истории, периодики, художественной и публицистической литературы. Изучение палитры идентичностей в российской урбан-истории выходит за рамки сугубо исторической проблематики и основывается на глубоком междисциплинарном взаимодействии.

Artemov E., Vodichev E. The Economic Policies of the Khrushchev Decade: Historiography // Quaestio Rossica. Vol. 8. 2020. № 5. P. 1822–1839.

Quaestio Rossica, 2020

This paper analyses the historiography of the economic policy of the Khrushchev decade, revealing... more This paper analyses the historiography of the economic policy of the Khrushchev decade, revealing debated issues and gaps in the study of the field. The authors review works published on this issue, relying on the principles of historicism traditional for historiographical research, i. e. grouping methods based on the classification of problem fields in academic literature and methodological approaches used in scholarship. As a result of the research, the authors conclude that despite a solid groundwork in the study of the economic policy of the Khrushchev decade, a few fundamental issues have not yet been resolved. In particular, there is no universal periodisation. It is also not clear at what expenses were planned for increasing the economy’s efficiency, why this could not be achieved, and what role was played by scientific and technological progress. Additionally, it is not quite clear to what extent this was based on borrowing foreign technologies and/or practical mastery of the results of research produced in the country and how the military-industrial orientation of economic policy was supplemented by the consumer-oriented component and what consequences this led to. Furthermore, there are no special studies on several aspects of the integrated economic policy, such as investment, fiscal and monetary policies, price and income regulation, and the planning and financing of the defense industry. The authors consider the study of these topics, along with deepening the historiographical directions that have already been developed, an urgent task.

Представлен анализ историографии экономической политики времен «хрущевского десятилетия», выявлены имеющиеся в ней дискуссионные проблемы и лакуны. Обзор массива публикаций проведен с использованием традиционных для историографического исследования принципов историзма, методов группировки на основе классификации сложившихся в научной литературе проблемных полей, используемых методологических подходов. В ходе исследования установлено, что, несмотря на солидный задел в изучении экономической политики «хрущевского десятилетия», ряд принципиальных вопросов пока еще не нашел своего решения. Отсутствует ее общепринятая периодизация. Нет ясности, за счет чего планировалось добиться повышения эффективности экономики и почему это не удалось сделать, какая роль в ускорении темпов экономического роста отводилась научно-техническому прогрессу, заимствованию зарубежных технологий и практическому освоению результатов собственных исследований, как военно-промышленная направленность экономической политики была дополнена потребительски ориентированной составляющей, и какие это имело последствия. Также отсутствуют специальные исследования ряда составляющих единой экономической политики: инвестиционной, бюджетно-финансовой, кредитно-денежной, регулирования цен и доходов, планирования и финансирования оборонной промышленности. Сделан вывод о том, что разработка этих тем, наряду с углублением сложившихся в историографии направлений, является насущной задачей.