ГЛОТТОХРОНОЛОГИЯ И АРХЕОЛОГИЯ

П.В. Шувалов (С.-Петербург) ГЛОТТОХРОНОЛОГИЯ И АРХЕОЛОГИЯ. Проблема соотношения археологической хронологии и глоттохронологии чрезвычайна важна для изучения праистории. Несмотря на имеющийся в археологической литературе скепсис (напр.: Лев Клейн (путеводитель). СПб, 2020, с. 96 [С.В. Конча]), попробуем рассмотреть эту проблему в деталях. Строго говоря, её суть сводится к тому, что в науке до сих пор не определено, как и на каком основании можно сравнивать результаты столь различных дисциплин, как археологическая хронология и глоттохронология. В основе рассматриваемой проблемы лежит, судя по всему, слабая исследованность соотношения между скоростью появления новых предметов в живой культуре и скоростью появления новых слов в живом языке (за вычетом заимствований, вслед за Старостиным). Особенно было бы интересно изучить этот вопрос параллельно в двух родственных сообществах в случае отделения одного сообщества от другого: например у лезгин, начиная с 1991 г., когда прежде внутренняя азербайджанодагестанская граница стала государственной, вскоре совершенно закрывшейся. Без возможности оценить результаты такого исследования, желательно бы проведённого с анализом полевых материалов, нам остаётся только попытаться рассмотреть соотношение глоттохронологии и археологических датировок в теории. Важное значение тут имеет проблема миграций, поскольку именно при дальней миграции части сообщества наиболее ярко проявляется разделение прежнего единства. Изучению отражения миграций в археологических источниках и типологии миграций посвящены работы Л.С. Клейна (1999, – она заслуживает отдельного разбора) и В.С. Титова (1982), но ни та, ни другая, к сожалению, не помогают в решении вопроса о соотношении археологии и глоттохронологии. Дело в том, что в основу их положены другие критерии – а именно, соотношение пришлого и аборигенного, а не оставшегося и отделившегося. Кроме того, нас интересует также и случай разделения в результате регионализации, что не относится к явлению миграции и, следовательно, не было рассмотрено в указанных двух работах. Как известно, глоттохронологическая дата – это дата первого расхождения в используемом словнике. Иначе говоря, дата разделения языков А и Б, устанавливаемая методом глоттохронологии, указывает на тот условный момент, когда появилось самое первое различие между языком А и языком Б в тех словах, которые приняты за базисный список в данном исследовании (в классическом варианте – это один из т.н. списков Сводеша, в который включены наиболее устойчивые к изменениям понятия, усваиваемые в раннем детстве, типа: я, ты, это, то, один, два, женщина, мужчина, голова, есть, спать, луна, вода и т.д.). При этом не 1 должны учитываться те изменения, которые вызваны или связаны с заимствованиями из какого-либо третьего идиома ("поправка С. Старостина"). Иначе говоря, глоттохронологическая дата отражает самое начало разделения двух идиомов (говоров), когда в результате внутреннего независимого друг от друга развития возникает первое различие между ними в базисных словах. Скорее всего, в этот момент ещё никто из носителей этого начинающего разделяться идиома ещё даже не подозревает о начавшемся разделении, хотя, конечно, к этому моменту различие в остальной лексике (не базисной) могут быть уже достаточно большими. Соответственно, учитывая специфику археологии, для соотношения глоттохронологии и археологии нужно предполагать три основных случая – два миграционных и один региональный: дальняя миграция, ползучая миграция и регионализация, – между которыми возможно существование множества переходных и смешанных вариантов. Итак рассмотрим эти три основных случая. (1) Первый случай. Рассмотрим ситуацию, когда произошла дальняя миграция какой-то части изначально единой общности с отрывом мигрантов от тех, кто остался в зоне исхода (в метрополии), в результате чего коммуникационные связи между метрополией и колонией мигрантов практически сразу полностью пресеклись или очень ослабли ("дальнее переселение фракции народа", – Клейн, с. 67). В этом случае глоттохронологическая дата будет либо практически равна, либо несколько моложе археологической даты начала этой дальней миграции, – но не более, чем на полтора-два века, поскольку каждая следующая инновация в списке Сводеша случается, исходя из расчётов С. Старостина, в среднем не чаще 170...200 лет. Строго говоря, археологическая дата этой миграции определяется, в первую очередь, по критерию территориальному (перемещение на новые земли), а не культурному: археологическая культура на новом месте обычно (т.е. кроме 2-го типа миграции по Титову, когда миграция почти не отражается в археологическом материале, – Титов, с. 142), по началу сохраняет те же черты либо полностью, либо частично (1-й и 3-й типы по Титову, – Титов, с. 141–144), что и в зоне исхода. (2) Во втором случае миграция с самого начала не носит характера далёкого переселения, а вместо него начинается т.н. "ползучая" миграция, т.е. постепенное проникновение каких-то групп или отдельных членов единой общности на соседнюю территорию, приводящее к медленному освоению ими шаг за шагом этой территории ("ползучая экспансия (волна передвижения)", – Клейн, с. 67). В таком случае глоттохронологическая дата будет сильно моложе археологической даты начала этой ползучей миграции (поскольку отселение в соседнюю область далеко не сразу приведёт к разрыву связей между колонистами и жителями 2 метрополии и, соответственно, прежнее языковое единство будет ещё долго сохраняться, хоть и на уже много большей территории). Впрочем, такая ползучая миграция и в археологии не отразится иначе, кроме как на карте, т.к. в культуре колонистов если и появятся какие-то отличия, то только лишь локально-регионального характера. Следовательно тут, так же как и в случае дальней миграции, рассмотренном выше, историческая дата миграции определяется, по критерию территориальному (перемещение на новые земли), а не культурному: археологическая культура на новом месте по началу сохраняет те же самые черты – в большей или меньшей степени. (3) В третьем случае главным фактором будет не миграция, а именно регионализация с распадом изначально единой общности на две и, соответственно, разделением прежде единого культурно-лингвистического региона на два новых. В этом случае глоттохронологическая дата будет сильно старше и исторической даты первой фиксации новой общности, и археологической даты возникновения новой археологической культуры или формирования локального варианта. Действительно, начало регионализации и связанного с этим обособления одной региональной группы от другой обычно в реальном времени совпадает с достаточным падением интенсивности коммуникации и обмена между этими группами. Вскоре после этого (в среднем через полвека–век, но никак не позже, чем через условные 200 лет) очередная лексическая инновация отразится на составе базисного словарного фонда, что и будет учтено в виде самого первого расхождения между двумя идиомами при глоттохронологическом анализе. Т.о. глоттохронологическая дата будет моложе начала процесса обособления лет на 50...100. Что же касается появления соответствующих особенностей в живой (этнографической) культуре, то это также произойдёт не сразу же. При этом далеко не все из этих особенностей сохранятся при археологизации и дойдут до археологов, что может вызвать некоторое дополнительное запаздывание археологической даты. Но основное запаздывание археологической даты по сравнению с глоттохронологической будет определяться скоростью формирования не одного какого-то регионального признака (т. с. археологического "первого расхождения"), а такого набора признаков, который исследовательархеолог посчитает достаточным для выделения локального типа, а то и новой археологической культуры. Поскольку в глоттохронологии речь идёт об одном и самом первом различии (и вовсе не о формировании устойчивого говора или диалекта!), а при выделении археологического локального варианта или новой культуры – о комплексе различий (и вовсе не об одном самом первом различии!), следует предполагать, что археологическая дата, т.е. дата возникновения новой археологической культуры будет по своей природе объективно давать более молодую дату, чем соответствующая ей дата глоттохронологическая, т.е. чем дата появления первого диалектизма в основном словарном фонде. При этом в 3 данном случае, в отличие от двух уже рассмотренных выше (дальней миграции и ползучей миграции), географический критерий применить не возможно, т.к. по предварительно оговорённым условиям (см. выше) мы исходим из того, что население остаётся на своих местах. Впрочем, часто такой регионализации предшествует ползучая миграция, рассмотренная выше (случай 2). И тогда случай "2" становится просто предшествующим или нулевым этапом случая "3". Итак, можно резюмировать по сопоставлению даты глоттохронологической с датой археологической: если это даты процесса, реконструируемого на основе географического критерия (миграция), то археологическая дата не будет моложе глоттохронологической: она будет либо примерно равна (дальняя миграция), либо значительно старше глоттохронологической ("ползучая" миграция). При этом археологическая дата будет, как правило, равняться исторической, то есть дате миграции, известной по письменным источникам. Там же, где процесс, сопоставляемый с глоттохронологической датой, реконструируется исключительно на основе критерия развития культуры (возникновение нового регионального варианта) и самосознания новой региональной группы, археологическая дата будет всегда моложе глоттохронологической и иногда существенно моложе. При этом точную историческую дату этого явления будет высчитать по письменным источникам весьма проблематично (исключая случаи военно-политического раздела территории), если вообще возможно. 4