Советские герои. Героизм. Героическое by Андрей Савин
Исторический курьер, 2024
The article focuses on the analysis of cardinal revision of the Marxist dogma, which assigned the... more The article focuses on the analysis of cardinal revision of the Marxist dogma, which assigned the dominant role in the historic process to the masses, while the (heroic) personality served subservient role, and held dominant position in soviet socio-political sciences during 1920-s. Using narrative of the most prominent Bolsheviks, such as A.V. Lunacharsky and I.V. Stalin, together with published works of A.M. Gorky, the article reconstructs amnesty collisions of historical personality in the USSR. Additionally, the author has verified hypothesis of D. Brandenberg, which states that de-facto rejection of one of the most fundamental historiosophical ideas of Marxism happened mainly due to Soviet political reality of the 1930s. Emergence of the heroes of labour, who personified the successes in socialism building process and became important role models for the forming soviet identity, was one of the most notable qualities of Stalin's modernization. Return of the "hero" both to the pages of history books and socio-political stage of Soviet Union was not a smooth process, which took the better part of the second half of the 1930-s. However, starting from the 1940, personal heroism became an inseparable part of the new soviet identity and one of the most important instrument in the construction of socialist society.
Исторический курьер., 2023
The article analyzes the moral incentives as one of the main ways of non-economic motivation to w... more The article analyzes the moral incentives as one of the main ways of non-economic motivation to work in Soviet Russia in the early 1920s – first half of 1930s. Based on archive sources, the author reconstructs the history of origin, use and transformation of the title “Hero of Labor” as a highest honorary title that was awarded to the Soviet workers in 1921–1938.
Гуманитарные науки в Сибири, 2022
Moral encouragement of workers in the form of awarding orders and medals has traditionally been a... more Moral encouragement of workers in the form of awarding orders and medals has traditionally been a basic component of Soviet civilization.
Along with material incentives and instruments of coercion moral encouragement of labor activity played the role of a powerful incentive in the real model of the Soviet national economy. The most sensitive indicator that refl ected important trends in moral incentives at different stages of the Soviet history was the state reward policy. This article analyzes the role of Nikita Khrushchev, First Secretary of the CPSU Central Committee, in reforming the Soviet state award policy in 1953–1964. Based on a wide range of sources, the author reconstructs the Khrushchev’s views and concludes that the Soviet leader’s communist purism was based on the desire to avoid devaluation and profanation of high state awards as a result of mass awarding, and to discipline the Soviet party and state elites. Khrushchev’s purist convictions led to the curtailment of the award campaigns of late Stalinism. By 1954, the practice of mass awarding the Hero of Socialist Labor title for one-time high achievements in agricultural production was virtually frozen.
In 1957–1958, awarding for the length of service both in the army and national economy was abolished. This was the implementation of Khrushchev’s insistence that awards should be given only for specifi c high achievements in labor. Besides, since 1959, the number of people awarded with orders and medals of the USSR decreased several times. Khrushchev also attempted to replace the awarding of orders and medals of the USSR with other types of moral rewards (certifi cates of merit, badges, etc.). This policy addressed Khrushchev’s reliance on collective heroism, consciousness of the masses and meant the virtual refusal of “making” individual labor heroes a la Stakhanov.
Россия XXI, 2015
Героизм был и продолжает оставаться одним из наиболее эффективных средств легитимации коммунистич... more Героизм был и продолжает оставаться одним из наиболее эффективных средств легитимации коммунистического режима. В то же время сотворение героев являлось действенным инструментом формирования советских элит. Возникновение «героической» квазисоциальной прослойки населения стало наиболее ярко выраженным образчиком социальной мобильности советского общества. Прослеживается генезис этого явления:
от культа павших героев времен революции и гражданской войны через «постгероический» нэп до «времени героев» второй половины 1930-х годов, знаменовавшегося целевой
функционализацией образа героя. Отдельное внимание уделяется роли «героического» нарратива.
Heroism was and remains to be one of the most effective tools of Communist regime legitimization. At the same time creation of heroes was an effective tool of the Soviet elites formation. Rise of “heroic” quasi-social layer of population became the most pronounced example of social mobility in the Soviet society. The author traces genesis of this phenomenon from the cult of fallen heroes of the revolution and civil through the “post-heroic” “New Economic Policy” period up to “the time of heroes” of the second half of the 1930s. This later period was marked
with a hero’s image functionality. A particular attention is paid to the role of the “heroic” narrative.
Россия. XXI , 2015
В публикации на основании эго-документов второй половины 1930-х годов, впервые вводимых в научный... more В публикации на основании эго-документов второй половины 1930-х годов, впервые вводимых в научный оборот, анализируется роль наград в формировании идентичности «нового человека» сталинской эпохи. Отвечая на вопрос о причинах высокой восходящей социальной мобильности советского социума, автор приходит к выводу, что ключевым фактором здесь являлась позитивная идентичность «гомо героикуса», которая во многом формировалась благодаря принадлежности к сообществу «орденоносцев». Особое внимание в публикации уделяется переходу советской наградной системы от элитарности к массовости награждений.
The article deals with role of awards in formation of the Stalin’s period “new man” formation. The article is based on authentic personal documents of the second half of the 1930s that are introduced into scientific turnover for the first time. Giving an answer to the question on causes of high ascendant social mobility of the Soviet society the author comes to the conclusion that the positive identity of “homo heroicus” which, to a large extent, was being formed due to belonging to the “award bearers” community. The author pays the particular attention to transi-tion of the Soviet award system from awards granted to the elite to mass awards.
Новое прошлое , 2019
Текст представляет собой ответы на вопросы дискуссии "Герой своего времени, герой вне времени или... more Текст представляет собой ответы на вопросы дискуссии "Герой своего времени, герой вне времени или герой на все времена – qui pro quo?", которая была организована журналом "Новое прошлое" в рамках тематического выпуска "Герой нашего времени" (2019, № 1), посвященного проблематике героизма, героического и героя в истории и культуре.
Новое прошлое , 2019
Статья посвящена феномену героизации советской молодежи в 1930-е гг. На основании архивных докуме... more Статья посвящена феномену героизации советской молодежи в 1930-е гг. На основании архивных документов, выявленных в ГАРФ и РГАСПИ и впервые вводимых в научный оборот, исследуется создание военно-спортивной среды, позволявшей осуществлять героизацию молодежи в массовых масштабах. В качестве действенного инструмента «making of heroes» рассматривается парамилитаристская организация Осоавиахим, действовавшая в тесном контакте и под руководством ЦК ВЛКСМ. Структурно статья состоит из двух частей. В первой части содержится короткий очерк эволюции парамилитаристской деятельности в СССР в 1920-1930-е гг., а также статистические сведения, позволяющие оценить главные направления и масштабы военно-спортивной подготовки молодежи. Во второй части анализируются основные составляющие парамилититаризма как «питательной среды» формирования юных героев. Выделяются основные составляющие этой специфической среды, такие как формирование милитантности молодежи в результате непосредственного контакта с оружием и военной техникой, смертельные риски для жизни и здоровья, «героический» дискурс и семиотика, возникновение архетипов героев-комсомольцев, в первую очередь парашютистов. В заключении делается вывод о том, что высокая потенциальная возможность приобщиться к сонму советских героев наикратчайшим путем установления военно-спортивного рекорда была крайне привлекательной именно для молодежи.
Вестник Тверского государственного университета. Серия: История, 2020
Автор показывает, как большевики трансформировали в 1910-е-1930-е гг. положение марксизма, соглас... more Автор показывает, как большевики трансформировали в 1910-е-1930-е гг. положение марксизма, согласно которому единственно важными акторами и героями истории являются народные массы. В период Гражданской войны большевики частично пересмотрели марксистские взгляды на роль героической личности в истории и начали процесс постепенной индивидуализация героев, первой формой которой стало формирование культа павших героев. Курс на индивидуализацию советских героев в годы Гражданской войны нашёл своё развитие в создании первых институциональных героев - кавалеров ордена Красного Знамени. Период нэпа знаменовался релятивацией концепта индивидуального героизма, и на роль героев в полном соответствии с марксистской догмой предлагались целые рабочие коллективы. В середине 1930-х гг. произошёл окончательный переход от догматической марксистской трактовки героизма к новаторскому для большевиков пониманию ключевой роли отдельных героев. По мнению автора, это было обусловлено необходимостью появления героев, персонально олицетворяющих социалистическое строительство и являющихся необходимыми примерами для выработки советской идентичности.
Уральский исторический вестник., 2020
В статье анализируется потенциал эго-документов 1930-х гг. в целях изучения таких тем, как героиз... more В статье анализируется потенциал эго-документов 1930-х гг. в целях изучения таких тем, как героизация советской повседневности и создание пантеона сталинских героев. Под героем здесь подразумевается институциональный герой, получивший свой статус в результате государственного акта награждения. На основании дневников и «писем во власть» реконструируется самовосприятие советских «героических» элит, а также их восприятие современниками. Автор приходит к выводу, что эго-документы являются уникальным источником, позволяющим, в отличие от традиционных документов, наиболее глубоко исследовать такие ракурсы проблематики советского героизма, как специфическая идентичность сталинских героев, механизмы складывания советских элитарных групп и культов личностей отдельных героев, иерархизация общества и воспроизводство социального неравенства как следствия близости орденоносцев к власти. Кроме того, эго-документы позволяют наиболее аутентично охарактеризовать практики публичной репрезентации и прославления сталинских героев. В заключении статьи автор приходит к выводу, что советское общество весьма неоднозначно воспринимало процессы героизации повседневности и возникновение плеяды сталинских героев. Та часть общества, которая сделала свой выбор в пользу активного приспособления к сталинской системе, демонстрировала восторженное отношение к концепту советского героизма. В свою очередь, критически настроенные современники сумели разглядеть в политике создания героев эффективные стратегии и практики манипуляции обществом, мощный рычаг социальной дифференциации и иерархизации, а также инструмент выработки специфической советской коллективной идентичности.
Исторический курьер, 2021
The article analyzes the phenomenon of military heroism basing on interviews with frontline tankm... more The article analyzes the phenomenon of military heroism basing on interviews with frontline tankmen as representatives of one of the most heroic military specialties. As a result, the author comes to the conclusion about the high efficiency of the heroic concept and state policy aimed at glorifying the Soviet society, first of all, the soldiers and commanders of the Red Army. Military orders and medals were a powerful moral incentive to perform complex combat missions, played an important role in the adaptation of young recruits to military conditions as they all gained confidence in their strengths, promoted the recognition of young people as combat comrades, and raised the authority of those awarded as commanders. The transformation of the order bearers into an elite group dictated the most careful attitude towards them on the part of the unit command, which increased their chances of surviving until Victory, at the same time making it possible to share their combat experience. While giving such a high assessment to the heroic concept, it is worth mentioning that the mechanisms of the functioning of the award system did not always adequately reward the sacrificial heroism of the Soviet people, especially average soldiers, female military personnel and junior command personnel who were far from the high command and related privileges.
Российская история. , 2014
Отказавшись при Брежневе от массовых политических репрессий как от одной из главных структурных с... more Отказавшись при Брежневе от массовых политических репрессий как от одной из главных структурных составляющих советской цивилизации, власть оказалась перед жесткой необходимостью заменить карающий «кнут» наказания моральным стимулированием граждан к труду, высшей формой которого в СССР традиционно являлось награждение трудящихся орденами и медалями. Только таким образом руководство партии и государства могло надеяться добиться позитивных изменений в народном хозяйстве, не затрагивая коренных основ советской плановой экономики. Параллельно моральное поощрение, принявшее массовый характер, должно было помочь справиться с очевидным кризисом коммунистической идеологии. В настоящей статье исследуются формы и размеры награждений при Л.И. Брежневе, его личная роль в создании «индустрии награждений», а также предпринимается попытка, оценить степень успешности подобного воздействия на общество. Основными документальными источниками статьи выступают материалы Отдела наград Президиума Верховного Совета СССР, а также рабочие дневники (тетради) Л.И. Брежнева.
Исторический курьер. URL: http://istkurier.ru/data/2020/ISTKURIER-2020-5-19.pdf. , 2020
Статья продолжает исследование индустрии награждений как главного инструмента внеэкономического п... more Статья продолжает исследование индустрии награждений как главного инструмента внеэкономического принуждения к труду в СССР в период нахождения у власти Л.И. Брежнева. На основании документов отдела наград Президиума Верховного Совета СССР рассматривается непосредственное функционирование механизмов массовых награждений, а также специфическая «наградная политика», нацеленная на коррекцию дефицитов морального стимулирования. Речь шла в первую очередь о девальвации наград в условиях массового вручения орденов и медалей. Чтобы уменьшить риски обесценивания наград, а вместе с ними и снижение эффективности рычага морального поощрения, брежневская бюрократия стремилась ввести иерархизацию награждений (от низших наград к высшим), а также очередность повторных награждений (не чаще чем раз в три – пять лет). Такая поступенчатость и очередность награждений плохо сочетались с геройским мифом и исключали спонтанность «делания героев», свойственную второй половине 1930-х годов. В результате трудовой героизм трансформировался в рутинный фактор народнохозяйственного плана.
The article explores the topic of decoration industry as a main instrument of extra economic coercion to labor in the USSR during the reign of L. Brezhnev. Basing on the documents of the Presidium of the Supreme Soviet Decorations department, most of which are introduced into scientific circulation for the first time, the article focuses on the mechanism of mass decorations, as well as specific "decoration policy" meant to correct the deficiency of moral stimulants. First, this meant devaluation of different orders and medals, resulted from the mass decorations. To lessen the risk of decorations and, simultaneously, moral stimulants devaluation, Brezhnev's bureaucracy aimed to establish the hierarchy of awards (from inferior to superior decorations), and to increase time gap between redecorations (once every 3 to 5 years). This hierarchy and less often redecorations meshed poorly with heroic myth, and excluded the possibility of spontaneous "heroization", so common during the second half of the 1930s-time, when the ideal examples of heroic behavior and archetype of the Soviet hero were established. As a result, during Brezhnev's era, heroic labor transformed into mundane part of the national economic plan.
Андрей Савин. «Ордена и звания выпрашивали по любому поводу». Кто сделал СССР страной героев и почему жизнь в Союзе была сплошным подвигом, 2021
Беседа заведующего сектором истории общественно-политического развития Института истории СО РАН, ... more Беседа заведующего сектором истории общественно-политического развития Института истории СО РАН, канд. ист. наук Андрея Савина и журналиста Андрея Мозжухина, посвященная феномену советского героизма и политике партийно-советского руководства, направленной на героизацию социума. В ходе беседы обсуждались вопросы формирования массового культа героев в сталинские годы, складывания советской наградной системы, проблемы функционирования «наградной индустрии» в брежневскую эпоху, «тоска по герою» современного российского общества.
Брежнев и его эпоха by Андрей Савин
Russian Studies in History, vol. 52, no. 4, Spring 2014, pp. 45–70, 2014
The Light Cast on the General Secretary's Personality by Offerings and Tributes Political leaders... more The Light Cast on the General Secretary's Personality by Offerings and Tributes Political leaders' attitudes toward the gifts they receive from other heads of state can reveal deeper beliefs about power and values, a statement that especially applies to Leonid Brezhnev.
Russian Studies in History, vol. 52, no. 4, Spring 2014, pp. 71–93., 2014
Contrary to common belief, Brezhnev’s loss of political power had less to
do with ill health and... more Contrary to common belief, Brezhnev’s loss of political power had less to
do with ill health and age than with rituals and representations of power
Russian Studies in History, vol. 52, no. 4, Spring 2014, pp. 12–18, 2014
Il'ich's "Diaries" or Work Notes as a Historical Source Leonid Brezhnev's fragmentary notes to hi... more Il'ich's "Diaries" or Work Notes as a Historical Source Leonid Brezhnev's fragmentary notes to himself offer a valuable but unexplored source for insights into his eighteen-year rule, his interests, and his health.
Russian Studies in History , 2014
Increased Jewish emigration from the USSR, itself a product of détente,
threatened to undermine ... more Increased Jewish emigration from the USSR, itself a product of détente,
threatened to undermine improvements in the Soviet government’s
relationship with the United States as the Communist Party tried to rein
it in. The solution was to leave laws on the books but quietly ignore them
in practice.
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В СИБИРИ 2021 г., том 28, № 3, 2021
В статье анализируется роль здоровья генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева как важнейшего ... more В статье анализируется роль здоровья генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева как важнейшего элемента функционирования государственного механизма СССР. На основании широкого круга источников, в первую очередь записей секретарей приемной Брежнева и рабочих и дневниковых записей самого Брежнева, авторы реконструировали состояние его здоровья в динамике и выявили значительные колебания работоспособности вождя, серьезно воздействовавшие на власть. Несмотря на усилия самого Брежнева, а также то, что советская бюрократия в целом компенсировала «пробуксовки» и даже временный выход вождя из строя, специфический механизм власти в СССР, начиная со второй половины 1970-х годов, все чаще давал сбои. Необходимость трудиться «на износ» стала личной трагедией больного и стремительно дряхлеющего Брежнева.
The article analyzes the role of health status of Leonid Brezhnev, General Secretary of the Central Committee of Communist Party of the Soviet Union and the Chairmen of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR, as a major element of the state apparatus in the USSR. Using numerous sources, including notes and diaries of Brezhnev himself, notes of Brezhnev’s secretaries, memories of Brezhnev’s political companions, doctors and family members, the authors have reconstructed the dynamic changes in the health status of Brezhnev, and in which way these changes have impacted his work efficiency. Despite the fact that Brezhnev came to power already burdened by diseases and bad habits, his first decade as a leader of Soviet Union was very fruitful. This conclusion contradicts an established historiographical opinion that Brezhnev belonged to a type of a quite healthy, but lazy leader, who could not and did not like to perform the duties of the state and party leader, trying to evade them at every opportunity. The last seven years of Brezhnev’s rule are characterized by a sharp deterioration in health status that led to the alternating periods of decline and rise of Brezhnev’s work efficiency, which severely affected entire state apparatus. Despite the efforts of Brezhnev himself and the fact that Soviet bureaucracy managed to mostly compensate the periods of “stalling” and even the temporary unavailability of the leader, the USSR’s specific power mechanism started to malfunction during the second half of 1970s. Another consequence of Brezhnev’s decreased performance was the delegation of significant political power to the group of companions, led by Yuri Andropov and Konstantin Chernenko. Having occupied the post of head of state almost for life, being the leader of socio-political system, which actually did not have mechanism for a legal change of power, except for the death of a predecessor, sick and decrepit Brezhnev had to work hard and remain “a leader” until his death, including at the cost of drug addiction.
https://lenta.ru/articles/2018/04/12/leonardo/, 2018
18 лет правления Леонида Брежнева стали золотым веком советского времени, оставшись в народной па... more 18 лет правления Леонида Брежнева стали золотым веком советского времени, оставшись в народной памяти самой спокойной и стабильной эпохой бурного и кровавого ХХ столетия даже несмотря на начавшуюся незадолго до смерти Брежнева войну в Афганистане. Почему так получилось и что из этого в итоге вышло? Какую сделку заключил «дорогой Леонид Ильич» с советским народом? Какие пряники он предложил населению и элитам взамен репрессивного кнута сталинского образца? Какую личную трагедию пережил Брежнев в последние годы жизни? Об этом «Ленте.ру» рассказал кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории Сибирского отделения РАН Андрей Савин .
https://lenta.ru/articles/2015/04/26/brezhnev/, 2015
Интервью онлайн-изданию "Лента.ру"
Uploads
Советские герои. Героизм. Героическое by Андрей Савин
Along with material incentives and instruments of coercion moral encouragement of labor activity played the role of a powerful incentive in the real model of the Soviet national economy. The most sensitive indicator that refl ected important trends in moral incentives at different stages of the Soviet history was the state reward policy. This article analyzes the role of Nikita Khrushchev, First Secretary of the CPSU Central Committee, in reforming the Soviet state award policy in 1953–1964. Based on a wide range of sources, the author reconstructs the Khrushchev’s views and concludes that the Soviet leader’s communist purism was based on the desire to avoid devaluation and profanation of high state awards as a result of mass awarding, and to discipline the Soviet party and state elites. Khrushchev’s purist convictions led to the curtailment of the award campaigns of late Stalinism. By 1954, the practice of mass awarding the Hero of Socialist Labor title for one-time high achievements in agricultural production was virtually frozen.
In 1957–1958, awarding for the length of service both in the army and national economy was abolished. This was the implementation of Khrushchev’s insistence that awards should be given only for specifi c high achievements in labor. Besides, since 1959, the number of people awarded with orders and medals of the USSR decreased several times. Khrushchev also attempted to replace the awarding of orders and medals of the USSR with other types of moral rewards (certifi cates of merit, badges, etc.). This policy addressed Khrushchev’s reliance on collective heroism, consciousness of the masses and meant the virtual refusal of “making” individual labor heroes a la Stakhanov.
от культа павших героев времен революции и гражданской войны через «постгероический» нэп до «времени героев» второй половины 1930-х годов, знаменовавшегося целевой
функционализацией образа героя. Отдельное внимание уделяется роли «героического» нарратива.
Heroism was and remains to be one of the most effective tools of Communist regime legitimization. At the same time creation of heroes was an effective tool of the Soviet elites formation. Rise of “heroic” quasi-social layer of population became the most pronounced example of social mobility in the Soviet society. The author traces genesis of this phenomenon from the cult of fallen heroes of the revolution and civil through the “post-heroic” “New Economic Policy” period up to “the time of heroes” of the second half of the 1930s. This later period was marked
with a hero’s image functionality. A particular attention is paid to the role of the “heroic” narrative.
The article deals with role of awards in formation of the Stalin’s period “new man” formation. The article is based on authentic personal documents of the second half of the 1930s that are introduced into scientific turnover for the first time. Giving an answer to the question on causes of high ascendant social mobility of the Soviet society the author comes to the conclusion that the positive identity of “homo heroicus” which, to a large extent, was being formed due to belonging to the “award bearers” community. The author pays the particular attention to transi-tion of the Soviet award system from awards granted to the elite to mass awards.
The article explores the topic of decoration industry as a main instrument of extra economic coercion to labor in the USSR during the reign of L. Brezhnev. Basing on the documents of the Presidium of the Supreme Soviet Decorations department, most of which are introduced into scientific circulation for the first time, the article focuses on the mechanism of mass decorations, as well as specific "decoration policy" meant to correct the deficiency of moral stimulants. First, this meant devaluation of different orders and medals, resulted from the mass decorations. To lessen the risk of decorations and, simultaneously, moral stimulants devaluation, Brezhnev's bureaucracy aimed to establish the hierarchy of awards (from inferior to superior decorations), and to increase time gap between redecorations (once every 3 to 5 years). This hierarchy and less often redecorations meshed poorly with heroic myth, and excluded the possibility of spontaneous "heroization", so common during the second half of the 1930s-time, when the ideal examples of heroic behavior and archetype of the Soviet hero were established. As a result, during Brezhnev's era, heroic labor transformed into mundane part of the national economic plan.
Брежнев и его эпоха by Андрей Савин
do with ill health and age than with rituals and representations of power
threatened to undermine improvements in the Soviet government’s
relationship with the United States as the Communist Party tried to rein
it in. The solution was to leave laws on the books but quietly ignore them
in practice.
The article analyzes the role of health status of Leonid Brezhnev, General Secretary of the Central Committee of Communist Party of the Soviet Union and the Chairmen of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR, as a major element of the state apparatus in the USSR. Using numerous sources, including notes and diaries of Brezhnev himself, notes of Brezhnev’s secretaries, memories of Brezhnev’s political companions, doctors and family members, the authors have reconstructed the dynamic changes in the health status of Brezhnev, and in which way these changes have impacted his work efficiency. Despite the fact that Brezhnev came to power already burdened by diseases and bad habits, his first decade as a leader of Soviet Union was very fruitful. This conclusion contradicts an established historiographical opinion that Brezhnev belonged to a type of a quite healthy, but lazy leader, who could not and did not like to perform the duties of the state and party leader, trying to evade them at every opportunity. The last seven years of Brezhnev’s rule are characterized by a sharp deterioration in health status that led to the alternating periods of decline and rise of Brezhnev’s work efficiency, which severely affected entire state apparatus. Despite the efforts of Brezhnev himself and the fact that Soviet bureaucracy managed to mostly compensate the periods of “stalling” and even the temporary unavailability of the leader, the USSR’s specific power mechanism started to malfunction during the second half of 1970s. Another consequence of Brezhnev’s decreased performance was the delegation of significant political power to the group of companions, led by Yuri Andropov and Konstantin Chernenko. Having occupied the post of head of state almost for life, being the leader of socio-political system, which actually did not have mechanism for a legal change of power, except for the death of a predecessor, sick and decrepit Brezhnev had to work hard and remain “a leader” until his death, including at the cost of drug addiction.
Along with material incentives and instruments of coercion moral encouragement of labor activity played the role of a powerful incentive in the real model of the Soviet national economy. The most sensitive indicator that refl ected important trends in moral incentives at different stages of the Soviet history was the state reward policy. This article analyzes the role of Nikita Khrushchev, First Secretary of the CPSU Central Committee, in reforming the Soviet state award policy in 1953–1964. Based on a wide range of sources, the author reconstructs the Khrushchev’s views and concludes that the Soviet leader’s communist purism was based on the desire to avoid devaluation and profanation of high state awards as a result of mass awarding, and to discipline the Soviet party and state elites. Khrushchev’s purist convictions led to the curtailment of the award campaigns of late Stalinism. By 1954, the practice of mass awarding the Hero of Socialist Labor title for one-time high achievements in agricultural production was virtually frozen.
In 1957–1958, awarding for the length of service both in the army and national economy was abolished. This was the implementation of Khrushchev’s insistence that awards should be given only for specifi c high achievements in labor. Besides, since 1959, the number of people awarded with orders and medals of the USSR decreased several times. Khrushchev also attempted to replace the awarding of orders and medals of the USSR with other types of moral rewards (certifi cates of merit, badges, etc.). This policy addressed Khrushchev’s reliance on collective heroism, consciousness of the masses and meant the virtual refusal of “making” individual labor heroes a la Stakhanov.
от культа павших героев времен революции и гражданской войны через «постгероический» нэп до «времени героев» второй половины 1930-х годов, знаменовавшегося целевой
функционализацией образа героя. Отдельное внимание уделяется роли «героического» нарратива.
Heroism was and remains to be one of the most effective tools of Communist regime legitimization. At the same time creation of heroes was an effective tool of the Soviet elites formation. Rise of “heroic” quasi-social layer of population became the most pronounced example of social mobility in the Soviet society. The author traces genesis of this phenomenon from the cult of fallen heroes of the revolution and civil through the “post-heroic” “New Economic Policy” period up to “the time of heroes” of the second half of the 1930s. This later period was marked
with a hero’s image functionality. A particular attention is paid to the role of the “heroic” narrative.
The article deals with role of awards in formation of the Stalin’s period “new man” formation. The article is based on authentic personal documents of the second half of the 1930s that are introduced into scientific turnover for the first time. Giving an answer to the question on causes of high ascendant social mobility of the Soviet society the author comes to the conclusion that the positive identity of “homo heroicus” which, to a large extent, was being formed due to belonging to the “award bearers” community. The author pays the particular attention to transi-tion of the Soviet award system from awards granted to the elite to mass awards.
The article explores the topic of decoration industry as a main instrument of extra economic coercion to labor in the USSR during the reign of L. Brezhnev. Basing on the documents of the Presidium of the Supreme Soviet Decorations department, most of which are introduced into scientific circulation for the first time, the article focuses on the mechanism of mass decorations, as well as specific "decoration policy" meant to correct the deficiency of moral stimulants. First, this meant devaluation of different orders and medals, resulted from the mass decorations. To lessen the risk of decorations and, simultaneously, moral stimulants devaluation, Brezhnev's bureaucracy aimed to establish the hierarchy of awards (from inferior to superior decorations), and to increase time gap between redecorations (once every 3 to 5 years). This hierarchy and less often redecorations meshed poorly with heroic myth, and excluded the possibility of spontaneous "heroization", so common during the second half of the 1930s-time, when the ideal examples of heroic behavior and archetype of the Soviet hero were established. As a result, during Brezhnev's era, heroic labor transformed into mundane part of the national economic plan.
do with ill health and age than with rituals and representations of power
threatened to undermine improvements in the Soviet government’s
relationship with the United States as the Communist Party tried to rein
it in. The solution was to leave laws on the books but quietly ignore them
in practice.
The article analyzes the role of health status of Leonid Brezhnev, General Secretary of the Central Committee of Communist Party of the Soviet Union and the Chairmen of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR, as a major element of the state apparatus in the USSR. Using numerous sources, including notes and diaries of Brezhnev himself, notes of Brezhnev’s secretaries, memories of Brezhnev’s political companions, doctors and family members, the authors have reconstructed the dynamic changes in the health status of Brezhnev, and in which way these changes have impacted his work efficiency. Despite the fact that Brezhnev came to power already burdened by diseases and bad habits, his first decade as a leader of Soviet Union was very fruitful. This conclusion contradicts an established historiographical opinion that Brezhnev belonged to a type of a quite healthy, but lazy leader, who could not and did not like to perform the duties of the state and party leader, trying to evade them at every opportunity. The last seven years of Brezhnev’s rule are characterized by a sharp deterioration in health status that led to the alternating periods of decline and rise of Brezhnev’s work efficiency, which severely affected entire state apparatus. Despite the efforts of Brezhnev himself and the fact that Soviet bureaucracy managed to mostly compensate the periods of “stalling” and even the temporary unavailability of the leader, the USSR’s specific power mechanism started to malfunction during the second half of 1970s. Another consequence of Brezhnev’s decreased performance was the delegation of significant political power to the group of companions, led by Yuri Andropov and Konstantin Chernenko. Having occupied the post of head of state almost for life, being the leader of socio-political system, which actually did not have mechanism for a legal change of power, except for the death of a predecessor, sick and decrepit Brezhnev had to work hard and remain “a leader” until his death, including at the cost of drug addiction.
столь же стара, как сама история человечества. Методы
и подходы, выработанные«новой культурной историей»,
позволяют рассматривать дары как язык
взаимоотношений человека и власти.
Леонид Ильич Брежнев в течение восемнадцатилетнего
нахождения на самой вершине власти получил
такое количество подарков и подношений, с которым,
очевидно, мог сравниться только Сталин. В статье предпринята попытка выявить грани личности Брежнева как человека
и политика, которые до сего времени оставались в тени.
При этом мы полагаем, что отношение Брежнева к
материальным ценностям во многом отражает его
понимание власти.
эмиграции из СССР еврейского населения вследствие указа Президиума Верховного Совета СССР от 3 августа 1972 г. «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное жительство за границу, государственных затрат на обучение", согласно которому эмигрировавшие из СССР граждане должны были перед выездом выплатить государству крупные
суммы за «обучение в высшем учебном заведении, аспирантуре, ординатуре, адъюнктуре»и за «получение соответствующей ученой степени». Особое внимание уделяется роли Л.И. Брежнева в разрешении конфликтной ситуации.
1960–1980-е гг. преимущественно обоюдный и встречный характер. Ее важнейшим условием стал фактический отказ брежневского режима от массовых репрессий по
политическим мотивам и внеэкономического принуждения к труду, а также курс в экономике на повышение благосостояния народа. В ответ население демонстрировало власти свою лояльность и не подвергало открытому сомнению официальные правила и нормы. Большое внимание в статье уделяется личной роли Л.И. Брежнева
в достижении устойчивого компромисса между властью и народом.
This article offers an attempt to answer the question whether the time of the Brezhnev-‘stagnation’ really was the result of a long process of mutual adaption of the Soviet political system and society. The authors conclude that the political system and society largely
adapted to each other in the 1960s – 1980s. The most important precondition was that Brezhnev’s regime in fact rejected mass persecutions for political reasons and enforced
labour. Instead, it concentrated on its efforts to raise people’s living standard. Popular response was loyalty towards authorities; furthermore, ordinary people did not question official orders and rules in public. In the article, the authors focus his attention to the personalrole of Leonid Brezhnev who achieved this stable compromise between power and people.
party and state leadership of the USSR toward religious organizations during the Brezhnev era. The main specificity of this policy was its duality: the ratio between the liberal and repressive components depended directly on the loyalty of any denomination and the degree of conformity of
its leadership. In this note, the Russian Orthodox Church is described as the most loyal denomination. The main threat to its loyalty, according to the authors of the note, came from religious activists and a number of bishops who sought to strengthen the church and remove it out of control
of state agencies. Part of the blame for undermining loyalty to the Orthodox Church was traditionally attributed to foreign hierarchs under the jurisdiction of the Moscow Patriarchate. A large part of the document looks at Protestant denominations. Among these, the main focus is on the activities of the illegal Baptist Council of Churches, especially on mass protest actions of believers, organization of religious “samizdat,” as well as “letters to the government” and international relations. The “Note” concludes with a brief analysis of the activities of Mennonites, Adventists, Pentecostals, and Jehovists.
Основу сборника составили уникальные рассекреченные архивные документы партийных и советских органов, ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД, революционных военных трибуналов и судов, а также материалы партийно-советской периодической печати Сибири. Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей сталинизма и церковно-
государственных отношений в России.
Summary
The article looks at the attitude of the Soviet state to free churches of Baptists, Evangelical Christians, Mennonites and Adventists of 7th day in the 1920s. Religious minorities, united by belief and tradition, were the most constant enemies of the policy of sovietization of village. Organs of Party and government traditionally considered free churches as dangerous unions of the people who don’t adopt communist ideas and are able to gather a large number of adherents within religious organizations. Activity of free churches was considered
as an attempt to adjust religion to new conditions. Thus, free churches became one of the most important targets of state repressive policy during the 1920-1930s. In the 1920s the issue of releasing “sectarians” from doing military service because of religious beliefs identified
main collision in relations between Stalin’s State and believers. The problem of accepting military service was used as a pretext for disintegrating confessions from inside and provoke
conflicts between different Evangelical movements. Having not to take mass punitive measures, regime, by OGPU organs, took selective administrative and judicial repression.
осуществлялись сталинские мобилизационные кампании. Делается вывод о том, что после смены парадигмы советской религиозной политики в годы Великой Отечественной войны и нового курса на создание лояльных деноминаций в форме «советской церкви», подтвержденного брежневским руководством, модель «перегиба» в качестве объясняющей можно было использовать только с серьезными оговорками.
“Zig zags ” of th e Soviet religious polic y (1923–1966)
The article focuses on fluctuations (zigzags) of the Soviet church-state policy characterized by some degree of liberalization of relationship
between the state and religious organizations. It describes the processes of 1923, 1930, 1943 and 1965. In particular, the author describes the government actions, which clearly marked the retreat at the “antireligious frontline” and events preceding a liberal “zigzag”, and defines the liberalization timeframes and meaningful limits. As a theoretical model for analyzing religious policy’s cyclic nature the author proposes the model of so-called “exaggeration”. In accordance with its algorithm the Stalin’s mobilization campaign was carried out. The conclusion is that after the paradigm change in the Soviet
religious policy during the Great Patriotic War and a new course on creating new denominations in the form of “Soviet church”, confirmed by
Brezhnev’s government, the model of “exaggeration” can be used as explanatory only with very serious limitations.
Статья посвящена истории бытования религиозной литературы, в первую очередь Библии, в СССР в 1922–1991 гг. Рассматриваются такая политическая практика власти, как манипулирование религиозными организациями посредством жесткого контроля над ввозом, изданием и распространением религиозной литературы в Советском Союзе.Реконструируются различные этапы отношения советского государства к бытованию Библии: от минимизации ввоза из-за границы и печатания внутри страны в годы нэпа через фактически полный запрет и массовое изъятие в 1930-е гг. и вплоть до постепенной легализации в послевоенный период. Анализируется деятельность основных партийно-государственных институтов, отвечавших за контроль над религиозной литературой в СССР, а именно органов государственной безопасности, Комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК РКП(б)–ВКП(б), Главлита, а также Советов по делам Русской православной церкви, по делам религиозных культов и по делам религий при Совете Министров СССР. Особое внимание уделяется борьбе, которую КГБ вел с «самиздатом» такой религиозной организации, как Совет Церквей ЕХБ, действовавшей в СССР в 1960–1980-е гг. нелегально. Завершает публикацию документальное приложение, в котором в научный оборот вводятся документы, выявленные автором в Российском Государственном архиве новейшей истории. Документы посвящены ввозу в СССР религиозной литературы из США в конце 1940-х – начале 1950-х гг.
В ходе своей работы Антирелигиозная комиссия постоянно занималась решением целого спектра вопросов, связанных с деятельностью евангельских церквей, которые можно свести к пяти проблемным группам: 1) Вопросы регистрации и легальной деятельности конфессий в 1922 – 1923 гг. 2) Проблема отказа от военной службы по религиозным убеждениям и раскола «сектантства». 3) Репрессии в отношении «сектантства». 4) Контроль за организационной и издательской деятельностью конфессий. 5) Контакты верующих с зарубежными евангельскими конфессиями и проблема эмиграции.
в годы Великой Отечественной войны.
свидетельством работы чекистов, направленной на разложение религиозных организаций изнутри с помощью агентов в 1920-е годы. Первый представляет из себя директиву руководства ОГПУ СССР, в которой оцениваются результаты действий органов ОГПУ на местах по оперативному "обслуживанию" баптистов и даются указания о проведении дальнейшей деятельности по инспирированию внутрицерковного раскола. Во втором освещается непосредственная деятельность по исполнению этой директивы Енисейским губернским отделом ОГПУ. Публикуемые документы также свидетельствуют о невозможности адекватно понять и интерпретировать церковно-государственные отношения в СССР без учета роли тайной полиции.
задача в ходе изучения деятельности одной из наиболее крупных
протестантских общин сибирского макрорегиона – общины русских баптистов города Славгорода – проанализировать как направления, формы и методы борьбы власти с религией в Сибири, так и реакцию верующих, возможности и границы их адаптации к новым политическим реалиям в период между мировыми войнами.
впервые вводятся уникальные документы Народного комиссариата государственной безопасности СССР. Проанализировав данные документы и другие источники, автор пришел к выводу о традиционном дуальном отношении сталинского государства по отношению к молодежи, которое только усугубилось в годы войны. С одной стороны, именно молодые люди внесли огромный вклад в победу над врагом как на фронте, так и в тылу. С другой стороны, особенно к концу войны, молодежь все больше интерпретировалась как опасная социальная среда, во множестве порождавшая антисоветские организации и группы. Военная опасность подстегнула чекистов с крайним подозрением относиться к любым формам организованной молодежной самодеятельности, будь то литературные или философские группы, не говоря уже о квазиполитических организациях. В результате органы государственной безопасности с удвоенной энергией принялись за выявление и устранение потенциальной политической
девиации в молодежной среде. В первую очередь это касалось детей изгоев советского общества — «бывших», раскулаченных и «врагов народа» из числа представителей советских элит. В то же время
война на время ослабила идеологический пресс, породив у широких слоев общества надежды на определенные послабления и даже реформы. Носителем этих настроений в первую очередь являлась
молодежная среда, наиболее чуткая к несправедливости и склонная к революционной романтике. Как следует из охарактеризованных дел молодежных организаций, налицо было смешение критического
отношения к советской действительности, романтической игры в сопротивление и безобидной творческой деятельности. Новым фактором на заключительном этапе войны стало большое количество молодых людей, оказавшихся в плену или на оккупированных территориях, — как мнимых, так и настоящих коллаборационистов, а также участников вооруженного националистического движения на Украине и в других союзных республиках. Ответом органов безопасности на усиление девиантной молодежной активности стали традиционные меры спецслужб: организация широкомасштабного агентурного осведомления в ученической и студенческой среде, а также фабрикация дел антисоветских организаций.
Stalin’s terror. Seen from the perspective of recent studies and newly available archival sources, Savin argues that the NKVD directives and the documents of prosecutors’ inspections describe sweeping mass arrests of members of “Western” minorities without any evidence for any crimes. He also shows that the Stalinist leadership and the NKVD perceived certain national minorities as hostile and “counter-revolutionary” as early as the 1920s. In the mid-1930s, this concept was taken as the ideological basis of ethnic cleansing. The specificity of the national operations minimized Party and state control over the actions of the NKVD, which had the main influence on the magnitude of arrests and executions. Savin notes that on the one hand the determinant factor in the fate of the victims of the national operations was the outer signs of their belonging to a “malicious” ethnic group. On the other hand, his local study on the implementation of the German operation in Western Siberia casts doubt on the unambiguity of such an interpretation.
между клиентелами в НКВД или других структурах? Мы также стремились изучить механизм судебных процессов и их политический смысл, понять ту настойчивость, с которой руководство настаивало на использовании дискурса «нарушения социалистической законности». Возможно, еще более важно
то, что мы старались понять собственные мотивы сотрудников НКВД: действительно ли они верили в то, что творили, или были карьеристами и функционерами, исполнявшими приказы из страха или бюрократической рутины? Были ли они садистами, уголовниками или «обычными людьми» (в том значении, в котором Кристофер Браунинг использует этот термин для обозначения perpetrators в изучении Холокоста)? Наконец, мы стремились пред-
ложить богатые деталями микроисторические описания и новые эмпирические данные для обогащения нашего понимания Большого террора, взглянув на них из комнат допросов и расстрельных камер НКВД.
ранга» все еще можно пересчитать по пальцам, не говоря уже о представителях партийно-государственных и военных элит, находившихся в «тени вождя» и его ближайшего окружения.
Настоящая публикация посвящена последнему периоду жизни двух большевистских деятелей, которые уже давно заслужили своих собственных биографов – партийному функционеру Левону
Мирзояну и чекисту Станиславу Реденсу. Судьба ненадолго свела их в Казахстане в 1938 г. в качестве первых лиц республики. Они оба являются типичными представителями сталинской
номенклатуры, которая приняла непосредственное участие в реализации Большого террора и сама стала его жертвой. Цель публикации состоит в том, чтобы на основе ряда документов,
ранее не вводившихся в научный оборот, три из которых публикуются в качестве документального приложения, изучить функционирование неформальных структур и практик
партийно-государственных элит в период Большого террора. Большое внимание в публикации уделяется клановой системе и культу почитания советских вождей как специфической черте
большевистской политической культуры. Авторы солидаризуются со мнением ряда исследователей, согласно которому именно стремление И.В. Сталина разрушить отношения патронажа и клиентелы и ввести в рамки персональные культы почитания местных вождей, расцветавшие на всех этажах советского политического Олимпа, являлось одной из главных
причин чистки советских элит.
крупным аграрным регионом и центром массовых
крестьянских миграций. В основу исследования положен комплекс материалов, извлеченных из фондов государственных и
ведомственных архивов, главным образом протоколы чрезвычайных внесудебных органов – троек и материалы следственных дел.
в настоящих «мастеров» выживания, оценить возможности и границы их адаптации к новым общественно-политическим и хозяйственным реалиям. Специфика исследуемого явления заключается не только в экстраординарной по своему упорству и длительности попытки крупной крестьянской группы поступать в течение многих лет наперекор власти, но и в том, что потребовалось личное вмешательство И.В. Сталина и решение
Политбюро ЦК ВКП(б), чтобы положить этому конец.
отношении отдела Государственной съемки и картографии УНКВД по Новосибирской области, а также инициативных обращениях граждан во власть. Публикуемые документы анализируются
в предисловии в широком историческом контексте. Они свидетельствуют, что Большой террор был многогранным явлением, оказавшим радикальное воздействие практически на все стороны жизни советского общества, в том числе на его «места памяти». Зачистке библиотек итопонимического ландшафта уделялось большое внимание со стороны сталинской власти, что
требовало усилий целого ряда институтов государственной бюрократии.
The article introduces into scientific circulation several, previously unknown to the researchers, documents, considering the matters of the purge of names of the "enemies of the people" – repressed representatives of the Soviet party and state elite – from the libraries books and toponymic landscape of the Soviet Union. First and foremost, these documents include the letters of the first Secretary of the Central Committee of VLKSM A.V. Kosarev, People’s Commissar for Justice N.V. Krylenko, order of the NKVD signed by the M.P. Frinovsky, relations of the
department of State film and cartography of UNKVD in Novosibirsk region, and initiative letters of the citizens to power. The published documents are analyzed in wide historical context in introduction. They prove, that the Great Purge was a many sided phenomenon, changing radically almost all aspects of the soviet society, including the "places of memory". The purge of the libraries and toponymic landscape was the object of very close attention from the Stalin’s government,
which, in turn, demanded the work of the multitude of the state bureaucracy’s institutions.
и ГАРФ, в том числе впервые вводимых в научный оборот, исследуется отношение большевиков к двум главным концептам толстовства — религиозному пацифизму и личному нравственному совершенствованию как главному пути построения справедливого общества. Автор приходит к выводу, что со свойственной им прагматичностью большевики сделали все возможное, чтобы уже в начале 1920-х гг. дискредитировать пацифистские идеи толстовцев и дезавуировать легальное основание
пацифизма в виде декрета СНК РСФСР от 4 января 1919 г., гарантировавшего освобождение религиозных пацифистов от службы в армии с оружием в руках. Кроме того, на примере судеб В.Г. Черткова, В.Ф. Булгакова и В.Ф. Марцинковского
подробно анализируется механизм высылки за границу как мера борьбы с инакомыслящими советскими гражданами в начале 1920-х гг.
Однако архивные находки время от времени дают возможность посмотреть на эту тему под новым углом зрения. В данном случае речь идет о комплексе документов руководства ОГПУ 1924-1925 гг. Органы государственной безопасности были важными игроками на поле советско-германского сотрудничества, поскольку именно от предоставленной ими информации во многом зависели решения высшего политического руководства СССР.
1980-х гг. ритуалы и формы группового общения религиозных диссидентов расценивались как грубое нарушение
советского законодательства и служили объектом пристального нелицеприятного внимания партийно-советских и государственных органов власти. В свою очередь верующие, благодаря коллективным мероприятиям, успешно противостояли государственной политике, направленной на атомизацию и максимальное разобщение религиозных общин.
архива Российской Федерации, Российского государственного архива экономики, Российского государственного архива социально-политической истории, посвященные подготовке, организации и последствиям одного из основных судебных
политических процессов советской эпохи — процесса над группой отечественных и немецких управленцев, инженеров и техников, обвиненных в «экономической контрреволюции в Донбассе».
В первой книге публикуются документы тематических дел фонда Политбюро ЦК ВКП(б) за 1928–1929 гг., хранящиеся в АП РФ Основу корпуса источников составляют постановления Политбюро по «Шахтинскому делу», подготовительные материалы к ним, решения других центральных органов власти, а также инициативная и отчетная документация органов ОГПУ, в которых отражен механизм подготовки, принятия и реализации политических, репрессивных, судебных, пропагандистских и других решений, связанных с данным процессом.
перечень документальных источников по истории меннонитов в Сибири в 1920–1980-е годы, а также рассекреченные архивные документы партийных, советских органов и ВЧК — ГПУ — ОГПУ — НКВД, посвященные истории меннонитской кооперации в 1920-е годы, эмиграции меннонитов из СССР в 1929–1930 гг. и репрессиям в отношении меннонитов в 1930-е годы. Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей церковно-государственных отношений и репрессий, а также национальной проблематикой в России в период сталинизма.
рассматривается здесь как политический инструмент советской власти, позволявший коммунистическому руководству страны эффективно корректировать жестокую карательную политику, разыгрывать карту восстановления социальной справедливости и привлекать на свою сторону пострадавших. Сделан вывод о том, что помилование колчаковских министров являлось частным, но в то же время весьма показательным компонентом процесса восстановления гражданского мира в России по завершении
внутреннего военно-политического противоборства. Необычность этой амнистии в ряду многочисленных подобных актов, объявленных большевиками в 1922–1923 гг., заключалась в том, что помилованы были не рядовые участники антисоветской борьбы, а ее непосредственные руководители, люди, занимавшие министерские посты в антисоветских правительствах. Главным фактором регуманизации бывших врагов стали их личные связи и контакты в верхнем эшелоне партийно-советского руководства Сибири, образовавшиеся преимущественно в процессе совместной деятельности. Основным критерием применения амнистии являлся высококвалифицированный качественный труд колчаковских министров в экономических подразделениях Сибирского революционного комитета в условиях острейшего кадрового голода
студенчества в максимально сжатые сроки фактически подрывало основы самого существования института высшего образования. Лишь отказ от революционного экспериментирования и устранение институциональных дефектов позволили к концу 1930-х гг. превратить институт высшего образования в действенный лифт социальной мобильности
власти, насколько эффективной была «обратная связь» и насколько успешно обеим сторонам удавалось выстроить эмоциональные отношения патронажа и клиентелы.
Основоположником теории социальной мобильности стал П.А. Сорокин, сформулировавший базисное представление о том, что разнонаправленная социальная мобильность есть универсальное свойство всех общественных систем. До перестройки тема социальной мобильности была табуирована в СССР, несмотря на темпы и результаты социальной мобильности в России, не имевшие аналогов в мировой истории. Западные историки вплоть до середины 1970-х гг. также игнорировали тематику социальной мобильности, поскольку доминирование тоталитарной модели советского общества не оставляло места для анализа социальных перемещений.
Прорыв в изучении темы связан с деятельностью историков ревизионистской школы в США, уделивших особое внимание отдельным социальным лифтам советского общества, которые сыграли важную роль в создании опоры сталинизма. Кроме того, ими активно исследовался ряд социальных, гендерных и национальных групп, характеризовавшихся высокой мобильностью. Однако в последние годы под влиянием интереса к ментальной истории наблюдается процесс смещения исследовательского интереса западных историков к анализу мобильности идентичностей.
Отечественные историки по-прежнему являются аутсайдерами в изучении социальной мобильности в России. Тем не менее имеется значительное количество монографий и статей, в которых нашло отражение функционирование социальных лифтов, обеспечивших нисходящую траекторию вертикальной мобильности в 1920-е–1930-е гг. В результате картина социальной мобильности оказалась существенно деформированной. Этот историографический «перекос» нуждается в серьезной корректировке за счет выявления и изучения тех лифтов, которые в России первой половины XX в. обеспечивали восхождение по социальной лестнице. Только объективный анализ социальной мобильности позволит составить реальное представление о том, каким в действительности являлся вектор общественной эволюции страны в первой половине XX в.